Он вернулся, но его не ждали. Небо сковало кандалами свинцовых туч, особенно мерзких в это время года. Огненный диск солнца гостил где-то далеко от этих мест. Люди каждое утро тешили себя надеждой что вот именно сегодня будет солнце, и вечная мерзлота царившая в их душах, начнёт хоть не много оттаивать. Но диктор старательно чеканил переменная облачность возможны осадки. И людям становилось горько и обидно. Как им казалось они то, жители крайнего севера, как никто другой заслужили хоть крупицу тепла. Но лето дарило свои щедроты где то на Апеннинах и берегах Сены, и даже не собиралось возвращаться в этот суровый край.

Особенно портилось настроение от этого обмана у женщин. Они уже запаслись кремами для загара, купили красивые платья оголяющие плечи, словом были готовы. Им так хотелось быть чуточку прекрасней, лишь лёгкий багрянец, лишь на пару сантиметров короче юбку, и их мужчины обязательно это заметят. но дождь украл у женщин привлекательность и все стали только ещё злее. Зато хорошо росла картошка.
Когда ноги вынесли его к дому, его дому, он удивился. Сколько ночей он рисовал себе счастливую картинку Возвращения. Да тогда ему совсем не хотелось спать, он вырезал из самых пыльных углов своей памяти мельчайшие детали и клеил, клеил их на белый ватман, где лишь крупными буквами было высечено «Возвращение».

Вот плитка - маленький  квадратик кафеля. Он хорошо помнил, как они с Димкой бегали вокруг этих домов в поисках обсыпавшейся плитки, и как горели у него глаза когда ему удавалась найти зелёную. Голубая, белая плитка не ценилась, потому что каждый мог оторвать себе сколько угодно голубой и белой. Но игра и была им так интересна, потому что они знали, что где-то есть зелёная. Если же находили, не могли удержаться и хвастались перед родителями своими сокровищами.  И когда папа, отложив газету и перестав покачивать ногой, наконец, обращал своё внимание на маленькую, дрожащую ладошку и угрюмо говорил Молодец, для  него это было самое настоящее счастье.

А вот блестит на солнце труба теплотрассы. Когда под неё копали столбы, рабочие выкопали много глины. И тогда они с дворовыми пацанами устроили  войнушку. Пацаны ломали себе гибкие ивовые прутья, насаживали комок глины и пуляли друг в друга. Вот было веселья, когда они разбили одним таким комком стекло в щитовой. А потом вышел глухонемой дворник и, разводя руками, по рыбьи что-то гмыкал. А они смеялись и тоже мычали ему в ответ. А дворник ещё больше злился, и это можно было понять по тому, как он весь трясся и как выкатывались его фисташковые глаза.

Футбольное поле самый большой кусок его воспоминаний. У него была всего одна страсть, и имя её Футбол. Как отчаянно билось его сердце, когда им удавалось раздобыть мячик. Любой: резиновый, сдутый, залатанный - какой угодно. Лишь было бы в нём хоть на глоток воздуха. Он хорошо финтил. Однажды ему удалось обвести один в один даже Кабана – непробиваемого вратаря из местного ДЮСШ. Кабан лишь мотнул головой и бросил с ухмылкой Вот Гандон!    и не было для него в тот момент похвалы прекрасней чем это слово, о значении которого он тогда даже не догадывался.

А сегодня он удивился. Нет вроде бы те же дома, стоящие как корабли на пристани, те же трубы -обвивающееся  на стенах питоны, и поле, правда немного заросшее. Те,  да не те. И отражённый в мутном кривом зеркале неба пазл его воспоминаний рассыпался. Не стало больше красивой картинки с нефритовыми камешками на сказочных домах. Угрюмое молчащее небо давило, страшно давило ему на виски. Нет, не вынести ему такой муки, слишком хрупкое человеческое тело не способно противостоять такой тяжести. Люди не титаны, чтобы подпирать небосвод, люди лишь щепки на волнах  времени. И он уплыл слишком далеко от этой счастливой гавани.

Ветер скрипел подъездной дверью, нагло подглядывал в открытые форточки. Он курил уже третью подряд и всё не решался пошевелится. Под его ногами рассыпаны острые осколки прошлого и босые ноги его нежны для шага вперёд. Но если не вперёд, то назад. Есть ещё прыжок на месте, но не прыгать же так до скончания лет. Всё что вроде только началось, уже успело закончится. И поздно посыпать голову пеплом.

Он сплюнул, пытаясь зачерпнуть как можно больше тоски и горечи. Но вышло скверно. Эх камешки, камешки, вам всегда хватит места в моём сердце, а этот город он мне чужой, не знаю я такого города. Он развернулся и побежал прочь. Прохожие распахнувшие чёрные зонты недоумённо озирались на бегущего, на лице, которого блестели капли дождя.