Эпиграф
Почему, блядь, люди не летают как птицы (с) Антон Палыч Чехов
Чому я не сокол, чому ж не летаю, скоты (с) Украинская народная песня
Ты не вейся, черный ворон (с) к/ф Чапаев.

Он сидел на краю крыши и курил. Одну за одной. Прикуривая новую сигарету от предыдущей. Окурки он бросал вниз. И наблюдал как они, не спеша, крутятся в своем недолгом полете с четырнадцатого этажа. Перед ним лежал равнодушный ко всему город, крыши которого были безразлично серыми. Позади - была чужая свадьба. Свадьба женщины, которую он любил всю жизнь.

Прохладный весенний ветерок  постепенно выветривал хмель. А перед глазами снова и снова всплывали разорванные картинки свадьбы:

«Вот он, стоящий перед загсом, с дурацким букетом цветов в руках и умоляющий небо, чтобы сломался свадебный лимузин. Или чтобы жених потерял кольца. Любая, любая причина устраивала его. Лишь бы не было этой свадьбы. Он с неудовольствием хмурился, разглядывая подружек невесты. Каждая из них могла  бы занять место его любимой. Кроме нее.  Что она нашла в этом жирном богатом борове?


Жених, принимающий поздравления. И он сам, вручающий молодым подарки. И презрительный шепот гостей – «он с ума сошел ножи на свадьбу дарить, примета плохая». А он, больше всего на свете мечтающий уже о том, чтобы они развелись сразу же после ресторана. И она, его любимая, та девочка, из-за которой он проводил бессонные ночи, сочиняя неумелые рифмы. Та воздушная девочка, чья улыбка заставляла забывать его обо всем. И та девочка, которая на собственной свадьбе мимоходом скользнула взглядом по лицу бывшего ухажера и звонко рассмеялась пошлой шутке ее новоиспеченного мужа.

Он, пьющий одну за другой под нестройные выкрики «Горько!». Он, швыряющий рюмку в стену и он же дерущийся с друзьями жениха на ступенях дорогого и пафосного ресторана. И как они вышвыривают его на дорогу. Как он, прихрамывая, убегает от них в подъезд многоэтажки напротив. Как клянется на бегу отомстить. В первую очередь ей. За то, что она сейчас не с ним».

Все это было каких-то пару часов назад. А сейчас он сидел на крыше многоэтажки, курил и ждал одного. Когда кончится последняя сигарета, и он сможет, оттолкнувшись от серой крыши взлететь. На долю секунды. Чтобы потом оказаться внизу. Навсегда. Застыть немым упреком ее счастью. На асфальте. Напротив того самого злополучного ресторана.

Пепел последней сигареты упал ему прямо на брюки. Чертыхаясь, он отряхнул их. В конце концов, у него это был единственный, приличный костюм. Он встал. Сделал пару шагов от края крыши и приготовился к разбегу.
Последний раз взглянул вверх и улыбнулся лучам неожиданно засиявшего весеннего солнца. В просвете между облаков беззвучно мерцала радуга. Между нею и крышами домов металась пара ласточек.
Умирать категорически расхотелось. Он представил свое мертвое тело на земле, и ему сделалось страшно. Потом развернулся и на ходу, придумывая слова извинения, побежал к чердачному окну, а потом по чердачной лестнице вниз немилосердно пачкая костюм голубиным и не только пометом.


Как только он скрылся в чердачном окне - радуга погасла, потушенная невидимой рукой. Эта же рука корявым почерком сделала надпись в журнале напротив фамилии.


Серафим, стоя на плацу перед бушующим штабным генералом - страдал. Четыре крыла были опущены строго по уставу за спиной. Оставшимися двумя он неловко прикрывал лицо от ударов, которые генерал пытался ему нанести.

Генеральский венец из свежего терновника неловко съехал набок, обнажая узенький сморщенный лобик. Жарко светило солнце, и пот стекал по жиденькой черной бородке и неуставным,  длинным волосам из-под генеральского венца. Он путался в длинных рукавах хитона, пытался их поддернуть повыше и орал:
- За что я на Ближнем Востоке воевал??? Чтобы ты, скотина эдкая мне вот так журнал учета летного состава портил? Да у меня ранений боевых больше, чем у тебя мозгов! Я кровь свою на что тратил? – и совал в лицо Серафиму свои генеральские стигматы. Наконец ему это надоело и напоследок, кинув в Серафима журналом, генерал отправился к штабу. Прямо через лужу на плацу, не касаясь ее ногами.

Штабной, ни разу не летавший, генерал шел через плац и сердито бурчал себе под нос. «Совсем совесть потеряли. Это надо же в журнале учета летунов написать: «Усрался еще на взлетке...»