О МИСиСовской общаге «Дом Коммуны» можно часами рассказывать, столько в ней напроисходило и смешного и грустного, пьяного до опупения и трезвого. Но одну историю я хотел бы рассказать, иногда её вспоминаю и до сих пор улыбаюсь.

Если память мне не изменяет, произошла она курсе так на втором.
В соседней от нас комнате жили два охуительно правильных пацана, два Сашки. И ни хуя их не волновало, кроме той, бля, учёбы. Пивка там попить или шашлыки пожевать в парке Горького, задуть там лицам женского полу или по ебальнику кому-нибудь съездить. Ни хуя. Лежат, бля, целыми днями в своей комнате с учебниками и учат. Конечно, это позитивно отражалось для прочих опездолов, типа всегда списать можно или что-нибудь там умное спросить. Но упорное, я бы даже сказал стойкое отрицание радостей жизни, поражали нас неимоверно.

Что ещё удивляло, так это какая-то странная привязанность к животным. Типа сю-сю, кис-кис и прочая хуйня. Юные натуралисты иногда съёбывали на Птичий Рынок и обзаводились всякой очередной животиной, то бля попугайчиком, то рыбки в трёхлитровой банке, хомячки там бурундучки. Вся эта живность долго у них не задерживалась, то сбегала, то сдыхала, но пацанов это обстоятельство сильно не огорчало, т.к. по-видимому, это был повод для покупки других видов представителей фауны.

Сиамский кот Козинак побил все рекорды и жил у них уже почти три месяца. Сиамец был вообще-то не дурак, всякие недостойные штучки себе не позволял, ходил срать в положенную ему почтовую посылку, хавал себе рыбку и особых хлопот не доставлял. Пока… не началась зимняя сессия.
Умные парни сдали досрочно свои зачёты и экзамены и собрались по домам. Кота никто с собой брать не захотел, и они уговаривали меня, поскольку планов уезжать из Москвы не было (хули, подрабатывал по вечерам, да и экзамены ещё не закончены) сыграть роль надсмотрщика. Короче меня уговорили, и я согласился раз в день кормить бедную тварь и опорожнять кошачий туалет в мусоропровод, но только по необходимости.

Несколько дней шло как по маслу, рыбку в тарелку, гавно в мусорку. Синеокий котик без своих хозяев явно грустил. Если я приходил, он бросался ко мне как к родному, тёрся об мои штанины и мурлыкал как ненормальный.
Экзамены подошли к концу, общага постепенно пустела, попиздеть с кем-нибудь или что-нибудь ещё предпринять было не с кем и поэтому общение с сиамцем было мне как-то даже по душе.

Как то утром прибегает ко мне посыльный с проходной, звонок, мол, для тебя, голос женский. Бегу к телефону, слышу, моя подруга, ну где я бля пропал, хуярь немедленно ко мне и неибёт. Быстренько соглашаюсь, обдумываю, кому бы работу передоверить, закупиться, собраться, билеты и всё такое. Под вечер вспоминаю про кота. Блядь, не с собой же его тащить, но с другой стороны одичает или сдохнет от одиночества. Выход нашёлся сам собой, когда увидел какого-то облезшего бездомного доходягу. Кис-кис, хуяк за шкварню, разочек по ебальнику, чтобы не царапался. Бегу с добычей в комнату пацанов и отпускаю приблудного на пол.

Охуеть можно! Как два лютых врага, напыжившсь, и как мне показалось с воплями «Банзай» эти два долбоёба кинулись друг на друга. Болеть за исход схватки времени не оставалось, бегу в столовку за жратвой, покупаю по прикидкам дня этак на три порцию жаркого с соусом, потом назад, вываливаю всё в перемежку с мороженной рыбой в кастрюлю. Окидываю взглядом комнату. По-видимому приблудный оказался сильнее, хули, науку выживания прошел не понаслышке, ходит хозяином по комнате, всё там обнюхивает, короче обживается, сиамец же сидит на столе, смотрит на пришельца и шипит как змея.
– Ничего, стерпится – слюбится, - со спокойной душой запираю комнату на ключ и спешу в аэропорт.

…Из трёх дней получилась целая неделя. О котиках я вспоминал так, иногда, мимолётно.
Возвращаясь назад, я размышлял: за неделю сдохнуть не должны, но если и дойдёт дело до крайности и они начнут друг друга пожирать, как пауки в банке, то вероятнее всего сиамцу повезёт меньше. В этом случае, пацанам необходимо что-то придумать, о поразительных метаморфозных процессах изменения расы, которые затронули ихнего любимца, или о мутации или хуй его знает чего.

Захожу в общагу и первым делом, не переодеваясь (хули, ответственный ведь), иду проведать своих подопечных. Около двери прислушиваюсь, вроде тихо, открываю дверь и… в нос ебашит такой вонью, из глаз брызгают слёзы, как от слезоточивого газа. Выскакиваю назад в коридор, обдумываю ситуацию. Похоже, что сдохли оба и, наверное, уже разлагаются. Иду к себе, беру целлофановый пакет для погребальной церемонии, обматываю шарфом лицо и пытаюсь снова проникнуть на территорию, где находятся истлевающие тушки.

Хуяссе, я остолбенел, когда глаза привыкли к ядовитым газам и смог наконец-то что-то видеть. Комнате пришёл пиздец, причём полный. Всё что можно было бы  в ней расхуярить, было с какой-то особой жестокостью, я бы даже сказал с мстительской, исполнено.
Всё кругом было обосрано, включая стол, стулья, подоконник, кровати и даже стены до определённой высоты. Засохшие и не совсем лужицы жидких фекалий вперемежку с перьями из вспоротых подушек, одно одеяло валялось в говне посреди комнаты. Вперемежку со всей этой хуйней валялись на полу книги, причём, некоторые были изорваны в клочья. Книжная полка висела на стене наперекосяк на одном гвозде.

Ебануться можно, когда я увидел на одной из кроватей этих двух мерзких негодяев, тесно прижавшихся друг к другу и смотревших на меня в четыре затуманенных, как от крепкого кайфа, разноцветных глаза. Эти суки и не думали сдыхать. Такой подлости я не ожидал. Скорешились сволочи и, наверное, устроили соревнование кто больше, дальше и жиже насрёт и набардачит.
Коты на меня не реагировали, да и мой мозг был уже достаточно отуманен отравленными газами, сил ни на что больше не оставалось, кроме как махнуть рукой, послав всех обитателей этого притона на хуй, и осторожно, стараясь не наступить на испражнения, выйти на свежий воздух.

Дверь запирать не стал, и если кто-то попытается забраться в комнату, рассудил я, сам будет виноват.
Сижу у себя, обдумываю эту чрезвычайно неприятную ситуацию, и ищу слова для пацанов, которые должны были завтра вернуться.
И тут входит только что приехавший один из Сашек. Счастливый, бля, лыбится.
- Ну, как дела, - и тянет руку за ключом.
- Да ничего так… Да там открыто, - бормочу я.
Недоумевающий взгляд: - Что Саня уже приехал? Это он про второго Саню.
- Да нет, там.. . там другие.
Сашка направляется в свои пенаты, я плетусь позади, ну неловко блядь, хоть провались.
Его реакция была вполне для меня ожидаема. Он выпрыгнул как ошпаренный из комнаты и сдавленным голосом охуевает: - Что же это блядь здесь такое творится ???
- Понимаешь, - пытаюсь объяснить, - уезжал на пару дней. Ну, чтобы ваша киса не скучала, подружку ему нашел. Они до сих пор там на кровати кувыркаются…
Любитель животных всё понимает, хватает неожиданно лежащую на полу обосранную швабру и, не разбираясь, где свои, а где чужие, ебашит со всей мочи по балдеющим котам.
Концерт, оказывается, только начинался. Коты заорали в один голос, взлетели к потолку, как те черти из табакерки и тут понеслось. Описать это трудно, но эти блин замысловатые прыжки во все стороны, въебошибание со всей дури различными частями тел об стены, карабканье по шторам к потолку котам не помогали. Саня работал шваброй, как Борис Беккер теннисной ракеткой. А самое интересное, я себе такого раньше и не представлял, предположительно для скорости, типа реактивного турбо-наддува, коты во время этой суетливой беготни продолжали извергать из себя зловонные жижи и обхуярили теперь уже действительно всё и даже Саню. Саня зверел от этого ещё больше, и экзекуция продолжалась бы и далее, если бы я не догадался отойти от проёма дверей. Перепуганные, орущие и до неузнаваемости перемазанные в говне и перьях коты ебанули мимо меня по бесконечному коридору и пропали с глаз долой.
Я выразил Сани свои сожаления по поводу пропажи любимца и отправился восвояси.

Но в этой истории был и позитив:
Уёбищный запах упорно не выветривался и поэтому чуваки похерили домашние посиделки и проводили время в пивняках или у кого-нибудь в гостях. Один из Сашек даже научился курить трубку, пытаясь перебить табачными ароматами стойкие кошачьи флюиды. Из юных, блядь, натуралистов, они превращались в вполне нормальных мужиков, без всяких там сюсюканий. Никакой домашней живности они больше не заводили, более того, исчезли и другие домашние обитатели, как клопы и тараканы.