Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
                                  ( Алигьери Данте)


Видно так уж человек устроен. В июльскую жару мечтаем мы измученные зноем о глотке морозного воздуха. А зимой лютой видится нам лето, теплое и ласковое.

Такое солнце и такое лето надо пить как единственный и последний раз в жизни. Небо голубое и бескрайнее как глаза у Наташки. Воздух нежный и невесомый с легким освежающим ветерком. А главное жизни впереди немерено. И Наташка вечером ждет, знаю.

Времени до вечера целый вагон. Убивать его не хочется, вобще не терплю это расточительное выражение «убивать время». Беру лопату, бутылку пива и иду на кладбище могилку бабулину поправить.

Испокон веку кладбище является границей между нами и Висимом. На площади перед кладбищем еще деды, а потом и отцы наши ходили стенка на стенку. Спускали в баталиях кровя дурные. Без ножей и свинчаток, лежачего не бить, двое-трое одного не месят. Конечно не обходилось без дреколья, ну так на то мы и окраинные. Дети резерваций.

Но кладбище всегда было табу. Здесь покоятся самые близкие люди. Ни нам, ни висимским народ просто не простит кровопролития на святой земле.

Кладбище старое. Оччень старое. Все поросшее разнодеревьем в перемешку  с диким кустарником. В некоторых местах без мачете не продраться. Идите на хуй джунгли экватариальной африки. Сюда пацанами мы бегали с силками и западенками ловить пичуг. После Троицы или Родительского дня собирали с могилок конфеты. Отстреливали самодельные обрезы-поджиги. Да че греха таить, девок таскали, типа воздухом подышать. Много чего видели эти старые деревья и почти сглаженные ветрами и ливнями заброшенные и безымянные холмики. Здесь мы росли.

Вот она могилка бабушки Веры. Как же я ее любил. Не сладко росли мы в нищие 70е годы. Не было Версач с Карденами. Не было даже китайцев с их дешевыми, яркими шмутками, а только одна на весь город фабрика «Херодежда» А бабушка умела все. Шить, вязать, перешить из говна в конфету. Так и звали ее на поселке Вера-модистка. Да да, это потом вышел фильм с Жегловым, вот ведь какое совпадение.

Беру лопату, аккуратно, со всех сторон прикапываю могилку. Пропалываю сорняки, чищу от паутины и пыльцы старое фото. Здравствуй бабуля. Не смог я тебя проводить, командиры ссуки не пустили. Чехия ебаная. В отпуска только каптеры и киномеханики. Разведке сия привелегия не обломилась.

Вышли они из-за памятников. Висимские, много! Плохо дело, или не тронут? Конвенция же.
- Ну че гандон, за Натаху поговорим? И удар по башке…

Очнулся не скоро, солнышко уже на вторую половинку тянет. Попробовал встать, не могу. Ноги не чувствую, нету их штоли? Пошевелил рукой, как нервом стегнуло в шею, и через шею в голову. Вырвало. Госсподи, как больно то. Еле еле дотянулся до больного места. Волосы слиплись от крови, под головой вся трава в той же субстанции. Снова попытался встать, стегнуло так, что от боли обоссался. Ни хуя себе, это че то новенькое.

И вот лежу я в центре заросшего, полузаброшенного кладбища, солнышко ласково светит, птицы перекликаются. Метра два подо мной бабуля упокоилась и хорошо так, благостно. И мысль простая и теплая, а ведь совсем не страшно умирать. Умирать сладко. Невольно вспоминаю вычитанного еще в детстве Менандра:

О Ларменон, вот счастье несравненное,
Уйти из жизни наглядевшись до сыта.
На дивные светила, солнце милое,
Всему живому, горы, реки, неба свод…

Чу, шаги и треск кустов. На полянку, где я имею счастье умирать выходит Антоша-дурачек местный. Дурачек или нет, но увидав меня начинает дико вращать глазами и лопотать на своем суахили. Антошаа… Убежал.

А мне все равно, скоро с батей встретимся, ежели не врут конечно.

Через некоторое время прибежала старая кладбищенская сторожиха с подпиздышем своим вечно пьяным. С грехом пополам(90 килограмм епть) перетащили они меня в сторожку, а там и скорая приехала.

По прошествии лет неоднократно убеждался, что жить всетаки очень и оччень здорово! Но бывали моменты черные, когда со сладким щемом в сердце вспоминал те сладостные минуты ухода.

Так давайте же братия пить полной грудью эту жизнь. Наслаждаться каждой секундой пребывания на земле. Любить женщин, дарить им цветы и детей. А умирать ребята охх сладко…

                                                    О Ларменон, вот счастье несравненное…