Когда  мы заканчивали училище, директор нас предупредил: медрабатники среднего звена военнообязаные, всем надо будет явиться в военкомат и отметиться. Бабам-то что, их только в случае войны могут зачислить в ряды Великой и Непобедимой; я попадал под осенний призыв, могли загрести как Веселова в аналогичной ситуации. Вернулся он недавно, дурак дураком, печень, почки отбитые, но зато накачаный шопесдец.

Обмыли дипломы, потом ещё раз, похмелились, на чёрте знает какой день звонят в дверь две постпубертатного возвраста тётки со злющими глазами. Спрашивают имя-фамилию, суют в руки серенькую, с машинописными буквами, бумажку, мол распишись. Читаю и трезвею паралельно, листок не что иное как повестка. Приказывают явиться к такому-то числу и ненавязчиво намекают что за уклонение можно отсидеть больше срока службы... прикидываю, что у меня есть ещё две недели, надо провести их с толком.

Наш районный военкомат находиться в двухэтажном, зачем-то обвешенном снаружи цвета коровьего поноса маскировочной сеткой, здании. Издалека он действительно похож на огромную навозную кучу, для полной картины не хватает только запаха. Вполне возможно что вонь есть, а я её не чую, потому что, специально для такого важного события не мылся две недели. Внутри оба этажа забиты малолетними дрочерами, с восторгом читающими настенные плакаты типа: “Наши танки самые песдатые”,  “Армия сделает из тебя мужчину” и другой милитаристской пропаганды.

Первым в списке стоит инспектор, когда мне исполнилось восемнадцать она не задала мне ни одного вопроса, что-то писала в моём деле, из которого я узнал что хочу служить в десанте и дослужиться до генерала и сам ниже дописал “категорически не согласен, подпись”. Тогда меня спасло поступление в училище. На этот раз она пыталась стараться быть приветливой, улыбаться сквозь маску отвращения, спросила моё отношение к службе. Я честно ответил, что ненавижу армию, она унифицирует и подавляет индивидуальность, там личности превращаются в быдло, что не хочу в ряды, хочу мира во всём мире, чтобы так и написала.

Со следующим в списке неврологом-психиатром состоялся такой диалог скороговоркой: “Сотрясениямозгабыли?” - “да!” - “менингитэнцефалиты?” - “да!” - “алкогольупотребляете” - “да!” - “наркотики” - “да!” - “чётымнемозгиибёшь? А НУКА СЦЫ В БАНКУ!” Тут я немного растерялся, под залупой, специально для хирурга, у меня было с утра спрятано немного творога пискарёвского молокозавода. Аккуратно, чтобы не растерять, писаю на глазах у врача, не без удовольствия замечая что следы алкоголя, канабиоидов, псилобицинов, диэтиламинлизергиловой кислоты, метамфетаминов и фенциклидина они точно найдут. Руки неврастенически трясутся, доктор как-то странно улыбается, проверяет рефлексы, смотрит мои разные зрачки и выписывает направление в нервное отделение, обследоваться.

Хирург сказала раздеться сверху до пояса и спустить трусы, понюхав мои яйца передумала их щупать, творог не пригодился. В деле написала – годен. Лор тоже попеняв на мою нечистоплотность поставила группу А. Вот падлы.

Зрение у меня и так плохое, хожу в очках, поэтому прикинуться полуслепым было не сложно, на вопрос по тесту на дальтонизм “что видишь на картинке?” ответил “пятнушки”, они не удивились, слух про меня уже дошел до кабинета окулиста, выписали направление на глазное отделение.

На нервном отделении меня знали и как медбрата, и как пациента – тут я отлёживался когда получал по башке на коцертах Арии, Пилота, на футбольных матчах и когда заболел гнойным менингитом. Заведующий написал всё что надо просто так, совершенно бесплатно, приложил все необходимые снимки и справки. Старшему врачу глазного отделения пришлось подарить фляжку армянского коньяка.

В сумме у меня получилась группа Д, полная негодность к армии. Не нужны родине слепые, ёбнутые на голову наркоманы. С горя пошел в Ладогу окунулся, от меня радужная плёнка во все стороны поползла, как от бочки с мазутом. Красиво.