Она таскалась за мной с десятого класса. Еще тогда, в далеком уже 1994 году, я имел глупость ДАТЬ ЭТОЙ КУКУШКЕ НАДЕЖДУ, даже не подозревая во, что это для нее выльется.



Началось по-детски романтично. Недели две мы с ней - два малолетних романтических долбоеба гуляли по всяким паркам держась за детские ручонки, коряво целовались на улицах и пили кофе в баснословно дорогих (по нашим, естественно детским деньгам) забегаловках. Короче вся эта неполноценная бодяга называлась – любовь. И мне, как человеку Влюбленному необходимо было соблюдать весь этот треплющий нервы ритуал ежеминутных звонков с молчанием навзрыд в трубку, нелепых обид, и провожаний домой. В конечном итоге, я принципе даже немного запал и написал уставшей от дрочева рукой парочку дрянных стишков, с посвящением Наташе. Наташа строила планы на будущее, придумывала имена моим будущим детям, и писала мне целые, в недоахматовском каком-то стиле поэмы на школьных листках. Самым же высочайшим проявлением моей любви к ней были мастурбация на наташину фотографию размером 3 на 4 и попытка помацать ее груди нулевого размера. Кстати, дрочить на ее фото было тяжеловато - даже живой вид этой девицы не вызывал каких-то изощренных фантазий, за исключением, разве, что желания выпить побольше. За грудь тоже не получилось дернуть. Нулевой же размер. Хуле там дергать?



Кроме той самой груди она была снабжены длинными, до самой довольно округлой жопы, черными волосами, отвисшим птичьим носом, при бухании оказывающимся в стопке почти целиком, и еще более птичьими глазами, вращающимися отдельно друг от друга. Фигура ее так же не вызывала восхищения – соотношение впалой груди, изрядного веса и большой задницы «красой России» не назовешь. Но это была первая моя разделенная любовь, поэтому, если какая-нибудь сука, будет, блядь, издеваться над моим благородным вкусом - пусть сосет хуй, как мишка лапку. Ко всему этому благолепию нужно добавить ее чрезмерную болтливость эдаким по-японски детским голоском, и портрет Натальи Чегохвостиковой (имя и фамилия вымышлены) можно считать завершенным, как «Ночной позор» великого фламандского живописца Рембрандта. В общем, когда я с ней появлялся у друзей, они смотрели на меня, как на умалишенного, несчастного неудачника. Может не совсем так, но очень близко.



Почему-то она считала себя ведьмой (видать за черноту волосин), и одновременно «дрянью» из одноименной песни певца Майка Науменко из группы «Зоопарк». Вечерами в наташиной квартире, когда ее мать готовила мне на кухне похавать, кукушка на старом виниловом проигрывателе ставила эту песню, и прыгала и изгибалась грузным телом вокруг меня наподобие шамана, подпевая Майку гнусаво-детским голосом:

- Ты дрряаааааааань… Лишь это слоооовооо способно обидееееть. Ты дряаааааааааааань. Я не могу любить, но не хочу ненавидееееееееееееееееть…

Видать в ее Куринном мозгу она ассоциировала меня с главным героем - исполнителем песни, и поэтому в самом уже конце заходилась, тыкая мне в нос криво подстриженным ногтем пухлого пальца:

- Но скоро другая дрянь! Займет твое местоооо!!! – ее так дико перло от этой вероятной возможности, и она так ощущала свою сексуальную мощь, что начинала сдирать с себя свитер или халат. Думаю, она торопилась сделать что-то похабное, пока никто ее место не занял. Но до ебли мы никогда не доходили. Маленькими были, наверное. В принципе все это мне какое-то время нравилось, но со временем заебло, поэтому она меня и бросила. Ну и хуй с ней, в принципе.



У женщин средней руки и повышенной романтичности, по идиотизму, уходящих от заебательских людей (именно к этому немногочисленному сорту я себя без лишней скромности отношу) со временем откуда-то из жопы появляется навязчивое чувство стыда и желание вернуться к своему идеалу. Особенно, когда кроме этого идеала она на хуй никому больше и не нужна. Вот и у Наташи случилась подобная неприятность. А следовательно и у меня. (Простите, я вытру слезы умиления). Осознав всей своей пуританско-блядской сущностью, КОГО ОНА НА ХУЙ выгнала с глаз домой, Наташа всеми фибрами и жабрами захотела вернуть меня, теплого, толстого, мягкого и гениального (ничего лишнего, это ее оценка) к своему плоскодонному телу.



В общем, все последующие 10 лет она навязчиво появлялась в самых неподходящих моментах моей жизни. Сначала просто звонила и томным, полным слез голосом просила вернуться. Потом начались угрозы с обещаниями сглаза, проклятия и мести моим нынешним подругами. Потом она просто приходила ко мне домой и доказывала с пеной у рта мне мою невьебенную исключительность, природную одаренность и душевную доброту. Своим редким ебарям она обламывала и без того сомнительный кайф, рассказывая о ЕДИНСТВЕННОЙ НАСТОЯЩЕЙ И ЧИСТОЙ ЛЮБВИ – ПСИХОПАТРИЕВЕ. Временами она ждала меня на выходе из института, придумывая какие-то немыслимые причины ее появления тут, брала за руку и умоляющие смотрела в глаза, читая чудовищные, безобразные стишки. Иногда Наташа исчезала из виду, но потом опять появлялась на горизонте, то умоляя заделать ей ребенка (и тогда она отстанет), то обещая прирезать мою нынешнюю жену, то поливая меня от безнадежности грязью.

В конечном итоге, она утвердилась в мысли, что если ей удастся меня трахнуть, она:

А) Получит божественный кайф от ебли с идеалом

Б) Затянет меня своим разверзнувшимся влагалищем в сытую и счастливую семейную жизнь.

Не удивлюсь, если ради моего возвращения Наташа даже прибегла к страшным вудуистским фокусам вроде того, как делают полоумные нигерские колдуны, засовывая в помытую козлиной кровью пизду, вырванные из головы суженного волосины. Диагноз ясен – любовь до гроба. И что самое обидное, она, даже не попыталась покончить жизнь самоубийством. А я так надеялся, что если Наташа попробует суицид – у нее это получится.



Я не сдавался. Во-первых, я дико боялся ее трахать – если через какое-то время из нее вылезет желтушный спиногрыз, мне, как человеку относительно порядочному придется нести за него ответственность. Контрацептивны – не в счет, даже обладающая самым куриным умом женщина найдет способ запихать в себя чужую сперму. Во-вторых, я моногамен по своей блядской природе. В-третьих, она все-таки страшнее, чем Аллы Пугачовой. Конечно, я пользовался ее слабостью, разрешая угощать меня пивом, или маструбировать мне пьяному на лестничной площадке, но не более. Я человек принципа! Конечно, это было глупо с моей стороны – укреплять в человеке безнадежную надежду, но такой я уж добрый по природе.



Но и про старуху бывает порнуха - паук заманил в свои дьявольские сети наивного комарика. В прошлом году, не в меру пьяный Психопатриев, возжелал теплой женской плоти. Похуй чьей. Главное теплой, и главное женской! И через минуту я уже слышал в трубке ее охуевающий от восторга голос:

- Я всю жизнь ждала тебя, желанный, я дома, прихооодиии ко-мне – стараясь быть томной шептала в трубку Наташа. И хуле мне оставалось делать?



Все оказалось не так уж и плохо. Ведьма встретила меня в черном пеньюаре, с распущенными волосами. При внимательном рассмотрении я понял, что годы, а может и пластические хирурги вкупе с алкоголем, затуманивающим мой мозг, несколько исправили плаченую ситуацию с ее лицом. Теперь, с такой внешностью ей вполне можно было бы уже сниматься в какой-нибудь третьесортной порнухе. Я выпил еще, и Наташа превратилась в волшебную красавицу. Покусывая мне мочку уха, Наталья вела юношу ее мечты в спальню. Грудь ее не увеличилась с тех самых времен, зато тело приобрело грациозные очертания, стриженый лобок аппетитно темнел, попа, твердая и зовущая бросала вызов ко всему этому безобразию.

- Я твоя, любимый, теперь мы навсегда вместе, будь со мной, войди в меня – хрипловато напевала она, устраиваясь на диване.

- Бля, я пьяный. От меня перегаром воняет.

- Ты мужчина. От настоящего мужчины так и должно пахнуть.

- Ну хер знает. Я еще и толстый.

- Иди ко мне! – кажется, это она сказала уже нижними губами, сглатывая ими тягучие слюни смегмы.

Ну я и пошел.



Минут двадцать я боролся с собой, пытаясь вдохнуть хоть какую-нибудь жизнь в свой сморщившийся отросток. Все это время мы уныло сопя перекатывались по кровати, прижимаясь теплыми телами друг к другу. Я уже весь измазался в Наташиных выделениях, но подлая эрекция, как солдат не вернувшийся с фронта, никак не приходила. Минет тоже не дал ожидаемого результата. Повертев мой шнурок в довольно энергичном рте, Наташа выплюнула его на кровать и мы вновь начали терапевтические упражнения по восстановлению эрекции. Она переворачивалась, вставала в зазывные позы, терла себя между ног пухлыми пальцами.  Нет. Это был не мой день.



Однако, я все-таки нашел в себе силы, негнущимися пальцами кое-как впихнуть в нее вялый и мягкий, как туалетная бумага член, и замер, боясь выронить свое драгоценное достоинство из женского тела.

- О! Как хорошо, когда ты во мне – с большим сомнением сказала Наташа, а я вымотанный трудной борьбой со своим естеством и чрезмерными сегодняшними возлияниями заснул как убитый, все еще прижимаясь к ее теплому телу.



Проснулся я в 11 утра на полу, голый и обблеваный. Наташа молча, стараясь не глядеть мне в глаза проводила до двери, закрылась на тридцать восемь замков. Сегодня у нее был тяжелый день. Сегодня ей предстояло пережить крушение идеала. Больше она никогда не звонила мне.