1.
Я не хочу быть революционером, я не хочу сношаться с бездомными неграми, от меня не уходила жена, и вообще я не писатель. Я инженер стеклянного завода. Я пряник пыльного бетона. Я хочу лишь одного. Чтобы мне выдали автомат, патроны к нему и сказали: "Иди, убивай". Включив в плеере Студжес, надев яркую рубашку и черные очки…. Вспоминая игру GTA. Расстреливать людей, смотреть, как корчатся они в лужах крови, впитывать в себя их крики и предсмертную агонию. За мои детские обиды, за покалеченное школой детство, за приторные похвалы учителей. Расстреливать, сжигать, вешать, насиловать, крушить.

Пробираюсь за кулисы разорванного занавеса и открываю очередь. Актеры в париках мечутся из стороны в стороны, ударяясь об стены. Словно стадо домашнего скота. Родился человек, научился быть актером, стал куском низкосортного мяса. Все. Жизнь. Автомат раскален, от него жарко, пот выступает сквозь поры, рубашка наполняется противным запахом. Я воняю как итальянец Рембо. Вытираю рукавом лоб, сажусь на стул и рассматриваю висевшие на стене афиши. В плеере по-прежнему играет Студжес, тело наполняется негой хорошо сделанного дела. О, как приятно сейчас отдохнуть, созерцая последствия своего творчества, последствия кисточки-автомата на холсте-реальности. Вы ощущали то странное по своей сути чувство, когда в конце ставили точку? Заключительный аккорд и точка. Все сделано, очередное творение, очередная мгновенная фотография ваших чувств и желаний. Здесь то же самое. Вместо листа объемная комната, вместо клавиатуры - автомат. Мертвые люди, в париках и без, с вставными зубами и с бутылками подмышками, покрытые кровью, обосравшиеся и облевавшиеся. Разве это не красиво? Разве есть что-либо прекрасней чужой смерти?

Перезарядив автомат, я выхожу на улицу. Нажимаю на курок, человек падает, коляска с ребенком, катится под гору и выезжает на дорогу. Машины с пронзительным визгом стирающихся тормозов останавливаются. Ребенок орет, мать, обнимая окровавленного мужа, беззвучно рыдает. Прохожие, замерев от ужаса, пялятся на меня. Из подворотни выезжает милицейская машина. Каждому любопытному по пули. Интересно, думает ли человек, который их отливает, для кого они предназначены. Видит ли он во сне имена тех, которых превратило в прах его творчество? Думает ли мастер музыкальных инструментов, что именно его инструмент позволит музыканту сыграть Великое произведение?

Милиционеры останавливаются, выползают из машин и настойчиво предлагают мне сдаться. Потом открывают огонь. Пули проходят сквозь меня, застревая в кирпичной стене. Я чувствую их тепло, их движение и короткую жизнь. Я не умер, за убийства меня убить нельзя. Мне было позволено убивать самыми мощными силами Вселенной. Самыми интенсивными потоками сознания. Если бы они только не думали обо мне как о психе, если бы только они не думали обо мне как об убийце…

Я в свою очередь открываю огонь. И фонтаны крови взлетают в высь. Я вижу радугу, такую же, как после дождя. Яркую и сочную. Кристально холодную и красочно теплую одновременно. Все-таки как же это прекрасно, как же это красиво. Убивать людей. Видеть, как подгибаются их ноги, как мускулы теряют жизненную силу. I wanna be your dog. Моя любимая песня. Моя любимая группа. Мое любимое занятие. Мое жестокое творчество.

Захожу в первый попавшийся подъезд, стучусь в первую попавшуюся квартиру. Открывает старуха. Получает дверью по носу. Отчего оседает возле порога, обоссываясь в свои пропитавшиеся жизнью рейтузы. Вонь. Ненавижу старых людей, ненавижу старых животных, люблю только старую музыку. Прохожу дальше. В зале работает телевизор, в зале сидит лысый мужчина. Сначала в детскую. Кто там у нас? Девочка лет пяти, смотревшая на меня своими огромными голубыми глазами в тот момент, когда ее теплого лба коснулся прохладный воняющий горелым порохом ствол. Последняя улыбка, нажимаю на курок. Голова ее отлетает, тело падает. Кровь забрызгивает обои и плюшевые игрушки. Вбегает отец и получает причитавшуюся дозу свинца. Зажав руку и расслабив жгут, он облокачивается об дверь и закатывает глаза. Кровь окрашивает ему рубашку, трико и домашние тапочки. Из розовой попки мертвой девочки, словно из надувного зайчика, выходят последние газы.

Игги Поп завывает, завываю я. Как же мне охуенно. Творчество, ради которого без сомнения стоит жить. Творчество, ради которого стоит есть, спать и срать. Творчество, ради которого стоит нести невыносимую скорбь нелепого мира.

Выебать ли мертвую девочку, обкончать ли гнездо своей дьявольской спермой?

Дверь выбивают ногой. Группа спецназа врывается в квартиру и открывает по мне огонь. Я иду на них, выпятив грудь и разведя руки в стороны. Пули пролетают сквозь мое тело. Я улыбаюсь, я предлагаю (кричу) им сдаться, я предлагаю их пощадить, я предлагаю подарить им жизнь. Они не слушают, пустые обоймы отбрасываются в сторону. Ну что же? Дополним пейзаж. Больше крови, насыщенней цвета! Ради искусства, ради духовного наследия Великой страны.

2.
Когда-то мать мне сказала, что у меня нет жалости. И я в это поверил. Или даже лучше не поверил, а принял за действительность. Проанализировав все за и против…. С тех пор я ненавижу людей. С тех пор я давлю в себе ростки любви всеми доступными методами. Читаю де Сада, Берроуза и Кроули, смотрю самую жесткую порнографию, поглощаю, словно червяк, всевозможные наркотики и усиленно дрочу. Любить мир значит страдать. Убивать значит жить. Ради своего спокойствия, ради своего счастья, я готов замочить любого. Я готов на его костях построить свое завтра. И только так. Закон выживания, самый человечный из всех имеющихся. Только он позволяет отключить свои чувства и жить счастливо и беззаботно.

Автомат…. Словно волшебная палочка. Нажал на курок и все твои сомнения, чувства превратились в прах. Был человек, тебе его было жалко, умер человек, тебе его уже не жалко. Все просто до безобразия. Знай, нажимай на курок и вовремя меняй обоймы.

Я расстреливаю проходящий мимо трамвай. С самого детства я их ненавижу. Ненавижу зимой - когда руки примерзают к поручням, ненавижу летом - когда в них воняет потом. С каждым выстрелом, с каждой пулей пролетевшей сквозь стекло ненависть уходит. Ее место занимает эйфория, и я словно задохнувшаяся от жары собака, высунув язык, тяжело дышу. Вот он оргазм, вот где он прячется. В стволе автомата и в безнаказанности. Под музыку Студжес, под гремящие семидесятые.

Нищенка, скривив страдальческую рожу, просит денежку. Всего лишь один выстрел и нервы нескольких тысяч человек останутся в умиротворенном спокойствии. Они перестанут быть агрессивными, будут хорошо относиться друг к другу, и на Земле воцарится мир и любовь. Дайте, дайте мне автомат. Я построю для вас Рай, окуну вас в Нирвану и выкину вас прочь из колеса Сансары. Дайте мне шанс и я докажу вам что это не простой треп. Я докажу вам что ларчик открывается настолько просто, что даже самые великие умы не позволили себе так низко пасть.

3.
Иду дальше. Где же милиция? В участках. Начальники, наверное, рвут на головах волосы. Мистика зашкаливает им мозги. Как же так? Говорите, не убиваем? Как же его остановить? Как же защитить наш город и наших детей? Есть ли среди вас добровольцы, способные еще раз попытать удачу? Я спрашиваю вас?

-Нет, - отвечает очкастый малый. Начальник велит скрутить его, нагнуть раком и стянуть штаны….

Студжес ревет в моих наушниках, солнце светит мне в глаза, я ссу на дерево. Автомат стоит рядом. В песочнице играют дети. Их беленькие трусики для меня словно огни аэродрома для заходящего на посадку самолета. Зачем ебать бездомных негров, когда можно выебать такую прелесть. Член встает от одной мысли и моча раздирает тело.

-Может его гранатометом попробовать, - предлагает самый умный.

-Нам нечего больше не остается, - отвечает начальник и кладет гранатомет на его плечо,- Ступай, убей его. Инициатива наказуема.

Я сажусь напротив и смотрю на них. Одна из девочек описалась, на беленьких трусиках желтое пятнышко. Я стараюсь учуять его аромат. Вдыхаю воздух и чувствую запах близлежащей свалки. Надо в каждом городе заминировать эти места, что бы, как только какой-нибудь человек, тащащий сюда свои отбросы, наступит на мину и его кровь, его мозги и его раздробленные кости напомнили всем о частоте. Свалки раздражают меня, а с такими чувствами не добьешься Нирваны. С удовольствием убил бы одного из таких двуногих тупым ножом, или еще лучше канцелярским циркулем. Перегрыз бы ему хребет и выебал бы свинью на его могиле.

Поднимаю автомат и иду к самой маленькой из девочек. Сажусь, дотрагиваюсь до ее крохотной головки. Она поднимает на меня глаза, голубые и прекрасные. Раздается взрыв. Ее глаза забрызгивают мне лицо, ее внутренности пачкают мне одежду. Ухмыляющийся человек с гранатометом смотрит в мою сторону. Растворяющийся в воздухе дым обнажает его белые зубы. Мишень. Я выпускаю очередь. Человек падает. Инициатива наказуема. Поднимаю нижнюю половину одной из девочек, отрываю ей ноги и ебу все оставшееся, лишая мясо девственности.

Я извращенец. Я скажу всем и каждому что я извращенец. И мне нравится им быть. Что хорошего в посредственности, что приятного в деревянном сексе? Где фантазия, где всплески чувств и животной похоти? Только в извращениях. Победить в себе всю брезгливость к объекту своего желания, победить в себе это. Людей выкидывающих мусор убивать, а брезгливость в себе уничтожать. Только так. Я люблю облизывать женщинам самые потаенные места их организмов. Я же зверь! Как, впрочем, и все. Только все они стараются от этого как можно дальше удалиться, я же, наоборот, к этому стремлюсь. Нет приятней запаха, чем запах возбужденной женщины. Нет вкуснее жидкости, чем вытекающая из влагалищ смазка. И нет красивей тела, чем тело молодой девчушки.

Кончив, я еще некоторое время лежу на песке и перевожу дыхание. Сердце бьется в груди с такой силой, как будто я только что пробежал марафон. Выдох, вдох. Ласкаю рукой свой автомат. Такой прохладный и нежный. Такой жестокий и прекрасный. Солнце заходит, виден красный закат, окаймленный бисером облаков. День прошел, говорят буддийские монахи, пора спать.

Мимо пролетает детский мяч, спешат по домам перепачканные дети, на лавочки вылезают похотливые подростки, ярко накрашенные школьницы затариваются в близлежащем ларьке пивом и презервативами. Медленно на город наползает ночь. Совсем другое время, совсем другая жизнь. Совсем другое искусство.

Это далеко не конец, я надеюсь….

2004г. Сергей Трехглазый.