Вяйнемёйнен ковырялся, с буерака вылезая,
Тут испортилась погода, море бурно взволновалось.
И пришла волна большая, захлестнула буераки,
Вяйнемёйнена слизнула, понесла ретиво в море.

Долго плавал Вяйнемёйнен, как говно, в воде болтался.
За яйцо щипали рыбы, чайки на голову срали,
А во рту засолонело, словно в кадке с огурцами.
Путешествие, короче, оказалось неприятным.

И воззвал поэт к пучине, к птицам в небе обратился:
Заебался, дескать, плавать, уж до берега б добраться!
Услыхали его чайки и мольбой его прониклись,
Срать при этом, почему-то нихуя не прекращая.

Весть по миру покатилась, понеслась из поднебесья:
Вяйнемёйнен, дескать, в море третий день полощет яйца.
Весть орёл степной услышал, тот, что сидя на берёзе,
Охранял поля златые — Вяйнемёйнена посевы.

Он тотчас же подорвался, полетел скорее к морю,
Устремил свой взор в пучины, Вяйнемёйнена заметил.
"О, мудрейший Вяйнемёйнен, плавать ты не заебался?
Не полезно для здоровья принимать морские ванны

Дольше пары суток к ряду, ты же тут почти неделю.
Вся волнуется Калева: где наш вещий песнопевец?
Время, блядь, нашёл купаться! Там на суше дел по горло".

Вяйнемёйнен сизой птице рассказал, как было дело:
Как он в Похъёлу собрался за невестой за сисястой,
Как с коня он наебнулся, как его волною смыло,
Чайки как ему в причёску долго и обильно срали.

"Что ж, садись ко мне на спину, о, великий Вяйнемёйнен!
В Похъёлу тебя снесу я к похотливым ко селянкам.
Уж они-то обогреют, уж они-то приголубят!
Ты ещё от их вниманья отбиваться заебёшься!"

И летит орёл над морем, он летит быстрее ветра,
Вяйнемёйнена доставить в Похъёлу спешит скорее.
Час летят, другой и третий, наконец орёл заметил
Похъёлы сады и пашни, и дымят на крышах трубы.

Приземлились на прибрежье, Вяйнемёйнен слез на землю
И орла благодарил он, обнимал его за шею.
И с орлом он попрощался и отправился в селенье,
Где дородные селянки пёзды чешут в нетерпеньи.

Вот он в Похъёлу заходит, на пути его старуха,
Редкозубая, кривая — Ло́ухи, древняя колдунья.
"Чьих ты будешь", — вопрошает, — "что в краю чужом пытаешь?
Не затеял ли худого? Иль пришёл чего-то спиздить?

Может, взяться мне за вилы и вонзить тебе их в жопу,
Чтобы все лихие мысли улетучились бесследно?"
"Что ты, матушка лапландка", — Вяйнемёйнен отвечает,
"Пусть стоят в сарае вилы, не для жопы их ковали.

Я пришёл из Калевалы, чтоб сосватать тут невесту.
Говорят, их тут в избытке, все тоскуют и дичают".
"Что же", — молвила старуха, — "правы слухи, есть невесты.
Но возможно их сосватать, показав себя достойным.

Скуй-ка мне, болезный, Сампо. Это мельница такая,
Что таит источник блага, изобилия и счастья.
Заебались мы работать и поля пахать да сеять.
То ли Сампо: покрутили — погреба́ полны харчами".

"Нахуй", — молвил Вяйнемёйнен, "я и кузня — антиподы.
Молотком смогу сковать я только чёрно-синий ноготь,
Уебав себе по пальцу. Мне на большее сноровки
В ремесле не дали боги, руки к жопе мне приделав.

Но зато есть Ильмаринен, он кузнец весьма искусный,
Ловко молотом владеет, горном и аргонной сваркой.
Он тебе с говна и палок выкует любую цацу:
Хоть те Сампо, хоть Хуямпо, хоть с пропеллером крутилку.

Вот ему и сватай девок, он мужчина одинокий.
И хозяйка в его доме завсегда была бы кстати.
Я ж пойду своей дорогой, буду там невесту сватать,
Ебанутых где условий мне никто не будет ставить".