Часть 1: http://udaff.com/read/creo/139591/
Часть 2: http://udaff.com/read/creo/139600/

Папенька вошёл в мою берлогу как раз в тот момент, когда я выдернул шприц из вены на левой руке и согнул локоть, чтобы покрепче зажать ватный шарик.

– Чем занимаешься? - он скептически окинул взглядом царивший в комнате бардак, тяжело вздохнул.
– У меня пульки закончились, - я выдернул из шприца иглу, слил из него кровь в чашку Петри, сыпанул сверху дюжину дробин, покатал пинцетом так, чтобы на них образовалась плотная плёнка и поставил на подоконник у открытого окна.
Папенька сбросил с кресла перед телевизором ком из одежды и носков на пол, уселся, щёлкнул пультом.
– ...количество пострадавших исчисляется десятками, - истерически выкрикнул телек женским голосом. - Метеорологи пока не в силах предсказать, когда именно закончится ненастье, но уже сейчас можно с уверенностью заявить, что многодневные проливные дожди, сопровождаемые сильнейшими грозами и градом, стали причиной самого мощного наводнения в Западной Сербии за последние десять лет. Мы продолжим следить за новостями, не переключайтесь. С вами была Гордана Танич, телеканал ТК-1.
Картинка с замотанной с ног до головы в камуфляж журналисткой сменилась вереницей фотографий каких-то деревень, затопленных грязью по самые крыши, и людей, сидевших кто в лодке, кто на заборе.
– Твой дед в ярости, как видишь, - папенька постучал пультом по подлокотнику. - Ему уже донесли про твои художества с Дако.
– Да чего ж вы носитесь с этим Дако, как нищий с писаной торбой, - я зевнул, разогнул локоть, бросил ватный шарик в пепельницу и поджёг.
– Видишь ли, сыне, - папенька кашлянул, помахал перед лицом рукой, отгоняя от носа едкий вонючий дым. - Дако - очень важное звено в нашем бизнесе. Он контролирует, хм, скажем так, некоторые торговые маршруты, которые идут от греческих портов к портам на побережье Хорватии. Ну, вернее сказать, контролировал - до недавнего времени.
– Порошок?! - я вскинул бровь.
– В том числе.
– Ну, поставьте кого-то вместо него, в чём проблема-то?!
– Этот сукин сын - самый умный из всех, кого можно было бы поставить на его место. Поэтому если мы сейчас начнём процедуру смены главного в их гадюшнике, эти уебаны просто передерутся между собой. А это плохо для бизнеса.
Я хмыкнул, почесал в затылке, посмотрел на крошечное пятно на месте укола в вену. Хуй знает почему, но каждый раз после того, как я выцеживал их себя даже эти долбаные два кубика крови, меня накрывало жутким голодом.
– Ты кофе будешь?
– Давай, - кивнул папенька. - Чёрный, без молока.
Я кивнул в ответ и потопал к кофеварке.
– А что с ним вообще случилось-то? - крикнул я из кухни. - Я про Дако!
– Ты вообще нихуя не помнишь из той ночи?
– Не-а.
– Ну, значит, сейчас будет тебе сюрприз, - я услышал, как он щёлкнул пальцами, и из коридора у входной двери появился один из охранников.
Я вернулся в комнату с небольшим подносом с двумя чашками кофе и насыпанными вокруг них шоколадными печеньками.
Охранник вытащил из внутреннего кармана пиджака флешку, воткнул сбоку в телевизор. Папенька снова щёлкнул пультом и на экране показался Дако.
Он покачиваясь спускался с забинтованной башкой по ступенькам хирургического корпуса местной клинической больницы. Его окружало несколько крепко сложенных чуваков в футболках и мягких спортивных брюках. То один, то другой порывались взять его под руки, но каждый раз Дако шарахался от них, как от чумных. К крыльцу подкатили два чёрных внедорожника с тонированными стёклами, из первого выскочил ещё один охранник, открыл заднюю дверцу машины и попытался подхватить Дако под локоть. Дако неуклюже дёрнулся, долбанулся головой о металлическую крышу и начал оседать на тротуар. Его, наконец, схватили, аккуратно уложили на сиденье и кортеж скрылся за воротами.
– Что это с ним?! - я застыл в кресле с поднятой чашкой в одной руке и надкушенной печенькой в другой.
– Ну, точно сказать я не могу, но, по словам его заместителя, после той ночи Дако стал, как бы это помягче... избегать мужского общества.
Я медленно опустил чашку на подлокотник кресла и в упор посмотрел на папеньку. В моей башке замелькали кадры того видео, которое он показывал мне в своём кабинете.

Как я уже говорил, чувство юмора у моего старика было – оторви да выбрось, и забудь, куда выбросил. Моего братца он воспитал в возвышенном духе старых мастеров: любовь-морковь, благородство порывов, и прочая хуета. Анте числился успешным предпринимателем с обширнейшими связями по всему миру. Он элегантно одевался по последнему – предсмертному, муа-ха-ха – писку деловой и спортивной моды. Он обедал только в дорогих ресторанах и был аккуратен в выпивке. Он был весьма начитан и цитировал наизусть Гомера и Шекспира. Он умел тонко пошутить и был исключительно галантен с дамами. Его страницы в соцсетях были просто-таки образцом ёбаного пиара. Заполучить Анте на светскую тусовку считалось большой удачей, за ним тянулся этакий, блять, романтический флёр благополучия и любви, на него гроздьями вешались тёлки.
После общения со мной тёлки вешались на бельевых верёвках – а чаще всего, нахуяривались снотворным и прыгали с моста. Мою рожу тоже видали в хороших ресторанах. Особенно часто её видали тамошние унитазы – некоторые не по одному разу. Мне всегда было похуй, что носить и где жрать. Читать я тоже умел и любил, но прочитанное вылетало из моей головы с той же скоростью, что блевотина наутро после знатной попойки. Приглашения в «приличные места» я получал только по поручительству папеньки, маман, или всё того же Анте. Что же касается моего чувства юмора... его папенька во мне особенно ценил, о да.
Дар влюблять одних обычных людей в других папенька разделил между нами двумя поровну. Вот только в отличие от Анте, мне было насрать, сколько там эта любовь у кого продлится. Я никогда не трясся над «институтом брака» – мне было куда интереснее наблюдать, как эти наивные романтики ебутся между собой по-человечески, а не ебут мозги друг друг, и уж тем более, мне. Со временем, кстати, я понял, что наблюдать люблю не я один, поэтому и подкинул пару светлых идей в пару светлых голов, и так в мире появилась порнуха, но это, как говорится, совсем другая история. Лол.
В общем, именно из-за чувства юмора во время моих самостоятельных загулов по клубам и кабакам за мной неизменно следовала папенькина охрана, в список обязанностей которой входило подчищать за мной хвосты. Я терпеть не мог показушную манеру Анте тыкать людей стрелой, омытой (ещё одно его выраженьице) кровью богов – я предпочитал стрелять в людей из пистолета вымоченной в крови дробью. И, снова в отличие от братца, классовые предрассудки мне были чужды: я влюблял светских крыс в бездомных бродяг, высоколобых учёных муз в тупых как пробка пэтэушников. Однажды я случайно познакомился в стрип-клубе с каким-то ботаном, которого занесло туда нелёгкой рукой препода по социологии. Это был чистейший образчик будущего офисного планктона верхнего слоя в гладко выглаженных брючках и гладко выбритых щёчках. Он смотрел на крутящуюся на шесте танцовщицу, как английский лорд на свинопаску. Девка, конечно, была далеко не первой свежести, и я точно знал, что с некоторыми посетителями клуба её пизда знакома намного ближе и плотнее, чем то предписывают правила заведения, но бля. К тому же, на ботанскую беду, к моменту нашего знакомства во мне уже сидело литра два с половиной какого-то албанского пойла с труднопроизносимым названием. В общем, после полуминутного общения я понял, что передо мной за фрукт, подошёл к подиуму, поманил к себе девицу, сунул ей за резинку трусов сотку и спросил, как её зовут.
– Камилла, - похотливо промурлыкала она.
– Камилла, - повторил я, увидев спину ботана, направляющегося в сортир. А потом выхватил пистолет и прицелился в точку пониже этой самой спины.
Ботан получил пулю в жопу, подскочил на месте, испуганно оглянулся и скрылся за дверью.
Когда он вышел из неё пять минут спустя, его глаза то и дело возвращались к сцене. При этом бедняжка явно не понимал, что же с ним происходит, поэтому когда он решился подойти ближе и заговорить, то стал краснеть и заикаться, и Камилла не сразу вдуплила, чего конкретно этот очкарик от неё хочет. Услышав «я вас люблю», она наклонилась к ботану и, покачивая сиськами перед его лицом, томно промурлыкала с той неподдельной искренностью, какая свойственная только матерям и блядям:
– Милый, я для тебя слишком дорога!
– Да! Д-да! Ты очень мне дорога! - выпалил он в ответ, но Камилла только расхохоталась в голос, погрозила ему пальчиком, а потом игриво приспустила трусики, показывая то, что ботану явно никогда не светило.
Я потом не раз видел его перед входом в клуб. Охране было строго-настрого запрещено пропускать его дальше порога, но пару раз я всё же провёл его с собой – в те вечера, когда Камилла не танцевала. Я его и папеньке показывал – как, блять, собственный проект по ёбаной социологии. Папенька оценил.

* * *

– И что ты предлагаешь?
Папенька молча вынул из кармана пиджака небольшой флакон с красной жидкостью и поставил его на журнальный стол перед телеком:
– Вот. Смочи этим свои пули. Мои парни скажут тебе, где и как найти Дако, и предупредят его головорезов, чтобы держали руки за спиной, когда ты появишься.
– Что это? - я взял флакон, покатал его на ладони.
– Кровь Афродиты. В данной ситуации другого выхода я не вижу.
– Да что, блять, случилось с этим Дако?! Что я вытворил-то?
– Понимаешь, сыне, - папенька сдержанно кашлянул, - после того, как ты попал этому зайцу промеж глаз, он стал... э-м-м... сильно неравнодушен к своим охранникам.
Я хрюкнул и наклонил голову, сдерживая подступивший хохот.
– Нет, ты не пойми меня неправильно, - папенька нервно постукивал пальцами по подлокотнику, очевидно, тоже силясь не заржать в голос. - Мне, в принципе, похуй, кто там кому задувает под хвост. Но понимаешь, какое дело... В тех кругах, к которым принадлежит Далибор, подобное поведение считается, как бы это помягче, не совсем приемлемым. По крайней мере, на людях такое проявлять, ну, совсем нельзя. А он за порог собственной спальни выйти не может, потому что, как только видит кого-то из своей охраны, тут же покрывается испариной, как пубертатная школьница. Соответственно, нормально вести бизнес он тоже не может, а это, повторюсь, сильно мешает нашему общему делу.
Я шумно выдохнул, тряхнул головой.
– Ну, я не знаю... Пусть он себе баб в охрану возьмёт...
– Угу, то есть, ты хочешь совсем его в грязь втоптать, да? Ты подумал, как это будет выглядеть со стороны? Я уже вижу заголовки в прессе: «Авторитетный предприниматель прячется за женскими спинами». Охуеть.
– Слушай, ну, ты же сам знаешь, как действует на людей кровь маман.
– Знаю. Но так у нас есть хоть какой-то шанс вернуть Дако в дело.

По части любовных утех, маман с лёгкостью затыкала за пояс нас всех, вместе взятых. Причём, ей совершенно не требовалась вся эта мутотень со стрелами и пулями. Ей вообще ничего не требовалось – этой бабе с точёным греческим профилем, бархатно-мягкой кожей цвета зрелого оливкого масла, копной чернющих волос и такими же угольно-чёрными глазами достаточно было поманить пальцем, и мужики скакали в койку покорными агнцами. По слухам, вытворяла они с ними такое, что наутро их можно было смело в гербарий складывать. А когда очередной любовничек ей надоедал хуже жгучего перца, она просто накалывала пальчик, брызгала каплю своей крови в вино, и после первого же глотка несчастный был опять готов на всё, но теперь уже ради того, чтобы ноги унести куда подальше и поскорее.
Впрочем, был у её кровушки один, скажем так, побочный эффект. Роняла она человеческий иммунитет, да так сильно, что одного крошечного глотка было достаточно, чтобы у несостоявшихся женишков обострились все их застарелые болячки, после чего банальная простуда с лёгкостью доводила их до реанимации. Разумеется, мы оба – я и Анте – об этом эффекте знали, а мой братец и вовсе носил колбу с этой самой кровью при себе. И именно её он использовал, чтобы наказать своих клиентов, когда те затевали интрижку на стороне или подавали на развод.
– Слушай, а как это всё укладывается в эту твою идеальную картинку мира? - спросил я его, когда он вернулся с очередной разборки. - Ты ведь, практически, людей к смертной казни приговариваешь. Они ж после дозы маменькиной крови всю свою жизнь только по больницам и путешествуют. У них же всё под откос летит - семья, бизнес, увлечения, и прочее.
– Ну да, именно под откос, - кивнул он, невозмутимо размешивая лошадиную дозу сахара в кофе. - Но понимаешь ли в чём дело, братец. Когда ко мне приходит очередной влюблённый идиот и просит «приворожить» - я не люблю это слово, но почему-то, они все используют именно его - какую-нибудь цыпу, я первым делом предупреждаю его об ответственности. Я говорю ему, что любовь - это самое прекрасное, что существует в этом мире. Как бы банально это ни звучало, но это чувство действительно способно воздвигать горы. И если кто-то прилетел ко мне откуда-нибудь из Австралии только ради того, чтобы уговорить меня помочь ему заполучить женщину, то этот кто-то должен понимать, что цена вопроса не ограничивается стоимостью авиабилета или моего ужина, или даже той суммой, которую я впишу в счёт за мою услугу. Цена вопроса - это ответственность за женщину, за будущую семью, за всё остальное, что входит в понятие брака. И если через месяц или год, или даже десять лет этот же кто-то решает, что всё, он наигрался, ему надоело, он хочет чего-то новенького... что ж, я ему это «новенькое» обеспечиваю. Причём, бесплатно, за счёт заведения, и теперь уже навсегда.

Охранники, которые мотались за мной по кабакам, тоже носили при себе кровь Афродиты – в ампуле или в шприце. Потому что в те вечера, когда я допивался до невменоза, всё обязательно заканчивалось стрельбой. Разумеется, у пацанов была строгая инструкция от папеньки, и они не тыкали иголками во всех подряд. Иначе добрую половину Белграда пришлось бы застроить больницами.

Далибора они, банально, прозевали – во-первых, из-за суеты не увидели, в кого именно я попал, а во-вторых, его собственные охранники очень резво выволокли его в холл.