Кровать показалась мне узкой, но удобной. Я повертелся с боку на бок - и тихой. Это хорошо. Собственно из мебели хорошо было только это. Ещё, на новой квартире стоял гадкий кухонный стол. А из-под него выглядывала табуретка. Тоже дрянная. Другой обстановки не было. Полежав на кровати с час, я соскучился и вышел. Новый двор не поражал размерами. В самом центре, сохло и трескалось под дурным солнцем маленькое футбольное поле. Справа росли в ряд, три здоровенных тополя, за ними дорога. Слева, картину уравновешивали, три полные помойные бака. На том пейзаж кончался. До реки было лень. И зачем я развёлся в такую жару?

Домой пришёл уже с литром водки. Пил её тёплую, без закуски и телевизора. Быстро осатанел и стал долбить кулаком сначала стол, потом стену в прихожей. В дверь постучали. Облизывая окрававленный кулак, открыл. Передо мной оказался молодой человек благостного вида. Лоб, очки, вычесанная бородка. Пока я, при помощи языка, лечил кулак, он что-то проблеял о соседстве и отдыхе.
- А?! - гаркнул я как можно развязней, и он умолк.
- Водку пьёшь? - продолжил я, так же бесцеремонно.
Однако, вместо того что бы ретироваться, тот кивнул. Войдя, размашисто
перекрестился и протянул руку. Так я познакомился с отцом Яковом.

Он жил на этаж ниже и был священником. Мне, обладателю всего-то трёх предметов интерьера, жилище его казалось вместилищем сказочного уюта. Наши однушки отличались, как рай должно быть отличается от ада. Сначала именно это обстоятельство, а вовсе не сан, вызвали у меня истинное благоговение. Потом мы подружились.

Яков подарил мне один из своих табуретов, и мы бухали в относительном комфорте. Он не любил делать этого при иконах. Поэтому совершать возлияния поднимались в "ад". Пить батюшка умел. Краснел только и слова проговаривал тщательней, а так и не заметишь. Был он добр и открыт. Тяги своей к вину и женщинам стеснялся. Много о том каялся. Во всяком случае пьяный.

Как-то в застолье вздумалось ему поврачевать мои душевные раны.
- А ты смирись!
- Пробовал.
- Не то. Не так взялся.
- Брось, Яшка, что я монах что ли? Ты меня лучше с прихожаночкой познакомь.
Яков порозовел.
- С той что вчера приходила. Я увидел вскользь, так всю ночь мучился.
- Девицу себе не найдёшь, так ступай к Онанию рукоблуднику.
- Эх, Яшка. Нахожу, да всё грязь мерещится. Бывшую вспоминаю. Твои другие. У них глаза светятся.
Святой отец разлил по рюмкам последнее.
- Не совокупляйся в сердце своём, а совокупляйся в постели своей, - сказал он медленно, и выпил, - Ту что вчера была, забудь. Матушкой хочу сделать. Но за подругу спрошу.
И мы спустились в его "райские кущи".

Там отец Яков совершенно не стесняясь образами, "сляпал косяк". Покурив, продолжил.
- Вам мирянам невдомёк, что значит смиряться.
- Куда нам. Мы ведь водку пьём и анашой балуемся.
- Не то, - он полез похлопать себя по впалой груди. Привычка у него такая, крест наперсный щупать. В этот раз он был без церковного облачения, и креста на нём не случилось.
- Совсем не то. Вот ты. Что о смирении полагаешь?
Балконная дверь оставалась приоткрытой. Оттуда тянуло степью. Комары не залетали. Курево "пёрло". Яшка сидел в кресле напротив и выдёргивал меня из состояния приятного "скольжения в никуда". Я озлился.
- А просто полагаю. Смирная скотинка в хозяйстве удобней. Вы - пастухи, мы - овцы, заповеди - заборчик. Всё ведь прозрачно, Яшка.
- Объяснение для скотов. А настоящее смирение это техника. Попадая в
обстоятельства мы суетимся, загоняем себя в тупик. Тогда бы и смириться.
- В качестве выхода? - спросил я.
- Входа!
Яшка заволновался и снова потрогал рубаху на груди, будто политрук, проверяющий на месте ли партбилет.
- Смиренье - дверь в залу со многими выходами, - сказал он убеждённо. Так обычно не говорят на проповедях, поэтому я прислушался.
- Рассмотрев их, можно найти лучший. Годится любой. Шагай смелее - в хлеву тебя уже заждались.
Внезапно Яшка прыснул и тут же осёкся.
- Но не торопись. Вернее всего, снова отыскать простенькую табличку на
которой написано "смиренье" - тебе туда!
Всё это стало походить на анекдот.
- Погоди, погоди, товарищ иерей, - сказал я, - а как же обстоятельства из которых мы ищем выход? Они то что, сами решатся?
- Тебе туда! - повторил Яшка, - остальное - не то. Всегда выбирай смиренье, и с ним свободу.

Через день или два случилось вот что. Возле правой подъездной скамейки
рос сиреневый куст. Как не сядь, ветки лезли то в лицо, то в уши. Скамейка напротив была поудобней, но на ней сидел соседский дед Сёма.
Поэтому я стоял на крылечке, когда появилась она. Про себя мне нравилось называть её "прихожанкой". Она приходила к отцу Якову почти каждый день. Представьте себе Джей Ло русской сборки. Белоснежную. Такую, что и загар не берёт. Удивительно крепкую и гладкую. Которую можно сжать до хруста, не боясь поломать. О, как сверкали её глаза, и как пахло её тело! Она поздоровалась. Я кивнул.
- Здравствуй, внучка, - сказал дед Сёма, - Пришла помолиться своему богу?
Та зарделась и юркнула в подъезд. Я сразу же представил её голой, совершающую земной поклон, и кинулся следом.

Остановить девушку получилось у самых яшкиных дверей. Я путался от глупостей и нескладно врал. Не знаю как, но она улыбнулась, и вместо "рая" выбрала "ад". Узенькая кроватка оправдала мои ожидания. А новая любовница превзошла. Я был груб. Выворачивал её розовым наружу. Обвивал, сковывал. Но даже в самой подчинённой позиции девчонка включала таз, и принималась меня доить. Ммм! К вечеру, мы промочили матрас насквозь.
- Что у тебя в холодильнике?
- У меня и холодильника нет.
- Тогда я в душ, а ты в магазин. Купи холодненького.

Я кинулся, позабыв уточнить, чего бы холодненького ей хотелось. Поэтому взял ледяного шампанского и лимонада. Захватил и пива, но едва вышел из магазина, открыл и выпил. Вечер сгущался. "Не в сердце своём, а в постели своей", - звучало во мне на мотив вальса. Однако перед домом мелодия смолкла. Даже с улицы было слышно разгневанного Яшку.

Он почти кричал. И наверняка был пьян. Хорошо поставленный тенор громко выводил всякие непотребства, но слова произносились внятно и с паузами. Было похоже, что в подъезде служат дьявольскую мессу. Особенно чётко слышалось "Матушкой" и "Сука". Выкрики перемежались ударами в дверь. Мою дверь! Я побежал. От волнения растерял купленные бутылки. Шампанское упало на крылечке, но не разбилось. А вот полторашка с лимонадом выскользнула уже в тёмном подъезде, на лестнице. Она ухнула в пролёт и цокнувшись крышкой в бетонный пол выстрелила струёй. Я даже остановился, такой был грохот. Яшка притих. Последние два этажа поднимался на цыпочках. Стало слышно, что несчастный плачет и слёзы текут ручьём. Когда я подкрался к нему оказалось, что это не слёзы. Датый иерей опёрся о мою дверь и нагло на неё ссал.

Яшка повернулся. Света в подъезде почти не осталось, и в сумерках мне померещилась отвратительная улыбка.
- Окстись, батюшка!
Я ухватил его за шиворот и поволок к лестнице. Он молчал и не сопротивлялся, поскольку едва держался на ногах, а руками прибирал хозяйство. С силой толкнул, и раб божий извергнулся из ада земного, как прежде из садов эдемских, но разве что побыстрей.
- Подстрахуй, господи, пастыря своего!

Покончив с этим, я влетел в осквернённое жилище - оно оказалось пустым. Новой возлюбленной не было. "Ушла!", - подумал я, и кинулся назад, на улицу. "Но как?", - тут же дошло до меня. Если она выскользнула, дверь осталась бы открытой, потому что не захлопывалась, а закрывалась ключом. Запасного у меня не было. Яшка же, ссал на закрытую дверь, это точно. Впотьмах я выскочил из подъезда и налетел на валяющееся шампанское. Открыл его. Весь облившись, глотнул из горлышка. В голове путалось. Сел на скамейку. Снова вскочил. С бутылкой обежал вокруг дома. Хотел крикнуть в ночь, чтобы позвать девушку, но имени не знал, потому не крикнул.

Допив, я вернулся в подъезд и хмуро постучал к отцу Якову. Открыл почему-то дед Сёма.
- Тебе чего? - спросил он.
Не объясняясь оттолкнул, вошёл и замер. Комната была не та. Вся, кроме икон. Они висели по местам, а возле одной крестилась старушка. Но обстановка другая. И запах. Здесь жили старики, причём давно и основательно.
- Дед Сёма, где же отец Яков?
- Какой отец Яков? Иди проспись, а то милицию вызову!
Я вышел, получив от него весьма ощутимый толчок в спину.

Дома долго выглядывал с балкона. Потом убеждал себя, что словил "белку", но влажная ещё простыня, благоухала незнакомкой, и возвращала в реальность. Внезапные исчезновения и перестановки подействовали странно. Покусанный комарами, я представил что трёхнедельное знакомство с отцом Яковом мне пригрезилось. И тут же подскочил, чтобы найти подаренную им библию. Она лежала на кухонном столе, исхватанная жирными пальцами. Открыл и прочёл ни к месту: "Сколько, например, различных слов в мире, и ни одного из них нет без назначения". Засыпая, отчётливо слышал старушечью брань снизу. Бабка громко пеняла, что я натоптал в комнате липкими лимонадными следами, а кто-то отвечал ей, посмеиваясь:
"Не то, ой не то".

Утром я собрался искать храм, в котором служил Яшка. Раскрыл библию, решив, что там стоит штемпель с адресом. Но между семнадцатой и восемнадцатой страницами нашёл только сухую и сплющенную верхушечку соцветия конопли. Скурив её, смирился и оставил затею с храмом. Вместо этого пошёл на реку. Там сел в лодку. Оттолкнулся от берега. Прикрыл глаза. Важно ли куда вынесет течение? Главное знать, что оно есть.