В нашем посёлке происходило всякое: пожары, драки, ограбления, аварии – случались даже убийства. Обычно это так или иначе было связано с алкоголем. К примеру, Колька Смирнов – оцените, мужику пятьдесят три года, но у нас его Николаем Ивановичем не называл, пожалуй, никто – напился как-то, что и уснул с сигаретой на кровати, а потом мутными глазами смотрел, как пламя пожирает его дом. Потом местные, в том числе и я, помогли ему заново отстроить жильё. И что вы думаете? Кольку жизнь ничему не научила – в следующий раз мужики его вынести из горящего дома не успели. Ситуация, можно сказать, банальная. Вот ещё однажды Катя, жена Вити Коршунова, на сторону ходить начала. Муж-то её прознал про это, да и порешил любовников, накачавшись водкой предварительно. Всё-таки это дело требует известной доли храбрости. Или глупости. Разумному человеку тяжело другого, как какую-нибудь корову на куски топором разделить. Алкоголь притупляет чувство страха. Короче говоря, такая вот семейная сцена с громким финалом. Я оттуда уехать хотел, наверное, с тех самых пор, как себя в зеркале узнавать начал. Понимал, что ничего хорошего меня там не ждёт. А слушая воспоминания матери об отце, лишь убеждался в своём мнении. Он умер, когда мне было полтора года. По дороге из магазина. В наш посёлок в тот день вернулся после отсидки Женя Крючков. Семь лет в тюрьме любого заставят смотреть на мир по-особенному. Не знаю уж, какой там, возле магазина, диалог состоялся, прежде чем Крючков нашёл достаточно весомый повод, чтобы всадить другому человеку нож под рёбра. Говорят, Женя сигаретку попросил, а мой папа, ни сигарету, ни рюмку в руки в жизни не бравший, ему отказал.

- Мне всё равно было, кого убивать, - передал мне слова Крючкова наш участковый.

Я полагаю, нет смысла говорить, что и в тот раз без водки не обошлось. «А как по-другому выход на волю отметить?» - так, наверное, размышляли члены обширного семейства Крючковых. Скорее всего, они таким вопросом вообще не задавались.

У Жени было двое младших братьев – Сергей и Миша. Первый тоже умудрился отмотать срок, второму это предстояло. Сергей был женат на девушке по имени Юля, которая родила ему троих ребятишек. Белобрысые, как и все Крючковы-мужчины, с голубыми, будто стеклянными, глазами, широкоротые и толстогубые, скуластые и с тонкими аккуратными носами - стоит признать, мальчишки росли красавцами. Но повзрослев, думал я, они утратят своё детское обаяние. Зубы начнут крошиться от местной воды, лица заплывут от водки и сигарет, а мозги затвердеют от весьма своеобразного воспитания. Юля надеялась, что сможет гордиться сыновьями, но, пожалуй, просчиталась с выбором супруга. Она и сам это понимала подсознательно – нет-нет, да и проскользнёт в её словах что-то отчаянное. Так звучит голос того, чьим мечтам не суждено сбыться.

Глядя на мальчиков, я не сомневался, что они повторят участь своего отца, а может быть, даже и старшего дяди. Может быть, мне не повезёт, и один их младшей троицы Крючковых однажды зарежет меня возле магазина ради денег на сигареты и бутылку. Может быть, не повезёт кому-то другому. В любом случае, я должен был уезжать из посёлка. Но до недавних событий я этого сделать не смог, и у этого было две причины.

Первая – мама. Оставшись с маленьким ребёнком на руках, эта женщина не утратила достоинства, не сломалась, не опустилась. Вплоть до моего шестнадцатилетия она взяла на себя обязанности в доме. Стоит отметить одну немаловажную деталь: до гибели папы, мама ограничивалась должностью преподавателя по русскому языку и литературе в школе. Нетрудно представить, как низко мог пасть её авторитет в глазах учеников, когда они видели её со шваброй в руках в той же школе, в магазине или в местной администрации. Но этого не случилось – твёрдый характер, и при этом совсем незлобный, характер сделал мою мать в глазах жителей чуть ли не святой. А уж я-то её просто боготворил. Она, работая на износ, обеспечивала нашу маленькую семью всем необходимым, а оставшиеся силы вкладывала в моё образование. Внимательно следя за моей успеваемостью в школе, она самостоятельно проводила со мной занятия по ряду дисциплин и постепенно приучала к труду. К двенадцати годам наш скромный огород был на мне. В четырнадцать я устроился помощником к дяде Вове, который на своём грузовике помогал с перевозками местным жителям. В пятнадцать лет я самостоятельно – ну, систематически меня инструктировал всё тот же дядя Вова – я, наконец, построил баню, первые брёвна которой почти полтора десятка лет до этого заложил мой отец. В шестнадцать я научился управлять грузовиком и дядя Вова доверил мне работать одному. Большую часть прибыли он, конечно же, оставлял себе, но без дела он заскучал и быстро начал спиваться. За каких-то полгода крепкий, сильный мужик превратился в сгорбленного забулдыгу. На свои и мамины сбережения я выкупил у него машину за всего-то девяносто тысяч рублей. Впрочем, мои траты скоро окупились, а полученная дядей Вовой сумма столь же скоро испарились. Но иногда я всё-таки подбрасывал ему деньжат. До самой его смерти. Хороший был мужик - жаль, испортился.

В армию я не пошёл. Здоровье матери к тому времени подорвалось. Не резко, но по общим симптомам было очевидно, что для неё это начало конца. Частые простуды, боли в спине, в ногах, мигрени – она таяла, и своей седой лысеющей головой напоминал истёршийся кусок мела. В какой-то момент она перестала выходить на работу, потом – из двора, ещё чуть позже – из дома, а однажды утром она и вовсе не поднялась с кровати. Она смогла уйти быстро и тихо, словно, выполнив главную в своей жизни задачу, даже своей смертью не желала создавать мне хлопот. Я бы мог сказать, что свой двадцать пятый день рождения я праздновал в одиночестве, но по правде говоря, я не праздновал вовсе.

И тогда, когда я освободился от необходимости пребывать в посёлке, появилась вторая причина, по которой я не смог уехать.

Наташа Пермякова. Рассказами о Кольке Смирнове, о Коршуновых, о Крючковых, о дяде Вове я, пожалуй, в достаточной мере описал сколь беспросветная жизнь текла в посёлке. Но тем заметнее на этом чёрном фоне было белое пятнышко. К Наташе я питал самые тёплые чувства ещё со школы, мы учились в одном классе. Каждую минуту свободного времени я старался провести с этой девочкой. Возможно, будь у меня его чуть больше, я набрался бы однажды смелости признаться её в любви. Но в отсутствие такого, она чаще общалась с другими ребятами. Впрочем, свою честь она не запятнала, как прочие посёлковые девчонки. Вероятно, её родители серьёзно, не менее ответственно, чем моя мать, подошли к воспитанию своего ребёнка. Она была полна оптимизма и целеустремлённости, лучилась счастьем. Помню, как болезненно сдавило мне в грудь, когда она призналась, что поступила в институт и собирается уехать в центр.
- Большие го-ро-да! – радостно вскинув руки, пропела она начало популярной в то время песни.

Я сухо поздравил её и, сославшись на занятость, ушёл домой. Не знаю, правильно ли оценила Наташа мою реакцию, но через месяц, когда я наведался к Пермяковым, глава семейства, Пётр Владимирович, сообщил мне, что дочь уехала и вернётся только в декабре.
«Не попрощалась, даже не попрощалась», - гулко звенело у меня в голове.

Но через четыре месяца, вновь увидев Наташу, я позабыл про свои обиды. Жаль, я не смог вместе с ней встретить Новый год, ведь отмечать этот праздник мы с мамой привыкли в нашем узком семейном кругу, и всё же, я нашёл время, чтобы вручить Наташе подарок. Он улыбнулась, нежно поцеловала меня в щёку и сказала тихо:
- Я скучала.

Потом она посмотрела на меня взглядом, который я надеюсь не забыть никогда. Наверное, я должен был ответить что-то более подходящее, чем: «Мне пора, мама ждёт». Через несколько дней она уехала. Снова.

Неисчислимое количество бессонных ночей я провёл, представляя, что мы однажды будем вместе. Одиночество я коротал с Юлей Крючковой, которая нередко приглашала меня в дом, пока Сергей со своим братцем пьянствовали где-нибудь, а дети были в школе. Юля к тому времени совсем озлобилась. Приобщившись к Интернету она день за днём проводила в социальных сетях. Наибольшее внимание она почему-то уделяла странице Наташи. Как-то раз, пока мы лежали в кровати, Юля призналась мне, что её любимым развлечением было оставить какой-нибудь едкий комментарий под фотографией Наташи и тут же его удалить. Я думаю, Юля и сама не понимала, зачем это делает.

«Завистливая сука» - такую мысль держал я при себе, общаясь с Юлей. И наяву продолжал грезить о том, какой могла бы быть моя жизнь рядом с Наташей. Но пока была жива мать, мне переезд в другой город был заказан, а надеяться на то, что Наташа захочет навсегда вернуться в наш посёлок было бессмысленно. И всё-таки это случилось. По иронии судьбы, незадолго до этого я успел похоронить маму.

Наташа была красивой девушкой, и не удивительно, что в городе она нашла себе парня. Не самого надёжного – тот заделал ей ребёнка и свалил, когда Наташа была на шестом месяце беременности. В большом городе одинокой матери выжить зачастую не под силу, потому Наташа, перейдя на заочное обучение, вернулась в дом родителей. Как же по этому поводу злорадствовала Юля! Тем приятнее мне было наблюдать, как резко её настроение менялось, когда она видела на странице «ВК» счастливые улыбки Наташи и её дочери Насти.  Хорошая, смышлёная девчонка росла здоровой и красивой. Ещё Юлю бесило, что я стал реже наведываться к ней. Я действительно старался проводить время с Наташей, и помогал семье Пермяковых.

Ты её и не нужен, говорила Юля.
Она тебя никогда не любила.
Она – просто шлюха.
Нагуляла ребёнка.
Зачем тебе чужой ребёнок?
А если вернётся её женишок?
Она про тебя и не вспомнит.
Ей плевать на тебя.
«Заткнись», - думал я.

Однажды я навестил Юлю и увидел на её столе какие-то странные приготовления: травы, свечи и фотография Насти.
- Это ещё что такое? - недоуменно спросил я.
- А-а-а, это так, ерунда, - отмахнулась Юля и протянула ко мне руки. – Иди ко мне быстрее. Серёга вернётся через час.
- Погоди, погоди, - я отстранился от объятий. – Правда, что это за херня?
Юля нехотя рассказала мне о том, что вычитала какой-то верный – вот же идиотка, а – способ сглаза. Вообще-то, я не верю во всю эту мистическую чушь, но тогда я не удержался и наотмашь ударил Юлю раскрытой ладонью.
- Ты охренел?! – заорала она, хватаясь за ушибленное лицо. – Я Серёге расскажу, он тебя…
- Что? – не дал я Юле договорить. – Что? Ты расскажешь Серёге, и он с удовольствием выслушает, что я ему расскажу? Да он тебе же башку после этого и оторвёт.
- И тебе тоже.
- Даже если у него получится, тебе уже будет всё равно. Поняла? Поняла, я спрашиваю?
- Поняла.
- Вот и славно.
- Дурак ты, - в надменной усмешке скривила губы Юля. - Бегаешь за этой Пермяковой как щенок. Тебе же лучше будет, если её пигалица сдохнет. Зачем тебе этот прицеп? 
- Если с девочкой что-нибудь случится, - гневно прошипел я. – Тебе – конец.
С тех пор визиты в дом Крючковых я прекратил. А через три дня Настя пропала.

Девочка гуляла во дворе, пока взрослые занимались своими делами. Женщины готовили ужин, приглядывая за Настей через окно. Когда накрывали на стол, позвали её по имени, но та не откликнулась. Во дворе её тоже не было. И соседи её не видели. К ночи к поискам подключились другие жители посёлка.
- Настя! Настя! – раздавались голоса на улицах. – Настя!

По запросу участкового прибыл поисковый отряд милиции. К следующему утру весь посёлок и прилегающие территории были исхожены вдоль и поперёк, но тщетно.
- Все вопросы об опекунстве с отцом девочки улажены? – этим вопросом началась обрабатываться версия похищения.

Милиция опрашивала жителей. Кто-то вдруг вспомнил что пару раз видел возле школы подозрительное авто. Кто-то видел то же авто возле магазина. Кто-то называл другие места посёлка. Так дело обросло слухами и домыслами, и ситуацию это лишь усугубляло. С момента исчезновения Насти прошёл почти месяц, и я уж было собрался посвятить Пермяковых в детали последней нашей встречи с Юлей, но Наташа узнала о злых намерениях соседки сама.

Разглядывая фотографии дочери, Наташа обратила внимание на перепост одной из них. По ссылке она вышла на аккаунт Крючковой, которая снабдила фото Насти своими комментариями. Естественно, это возбудило подозрения, а найденная при обыске в доме Крючковых окровавленная шапочка Насти их усилила. Старший сын Сергея позже заявил, что нашёл её рядом со школой и принёс домой, но никто не воспринял его слова всерьёз – его даже не привлекли за лжесвидетельство. Но саму Настю или её тела так и не нашли. Впрочем, жителям посёлка этого не требовалось. На долгие месяцы, пока шло разбирательство, все члены семейства Крючковых стали изгоями. Никто! Никто в посёлке не желал с ними знаться, даже самые презренные алкаши. Откровенно говоря, я был этому рад.

С другой стороны, происходящее ужасно сказывалось на Наташе, да и на остальных Пермяковых тоже. В их доме, пусть его и никто не закидывал протухшими яйцами и овощами, поводов для радости тоже было немного. Скорбь и печаль чувствует похоронивший собственного ребёнка. Сменяющие друг друга надежда и отчаяние добавляли боли тем, кто и вовсе не знал о судьбе родного человека. Но я ждал, ждал, когда Наташа придёт в себя. За это время мы с ней сблизились, я старался её поддержать, и скоро, думал я, мы сможем быть вместе. Однажды мы уедем, думал я. Однажды мы будем счастливы, думал я.

Не знаю, что уж за ссора произошла между Сергеем и Юлей, но она рассказала ему обо мне. Он явился ко мне с ножом в руке. Я с огромным удовольствием колотил его кулаками по лицу. После я вышвырнул его на улицу, и, признаюсь, в какой-то момент подумывал о том, чтобы его убить. Но всё-таки мне, в отличии от этого урода, было что терять. Впереди меня ждала давняя мечта, и она обещала сбыться очень и очень скоро.

С этой же мыслью я незаметно уснул. Это было беспечно с моей стороны. Униженный муж, не сумев рассчитаться со мной лицом к лицу, прибёг к старому, принятому, наверное ещё у первобытных людей, способу – поджёг моё жилище. Проснулся я, когда было уже поздно спасать сбережения, которые я с таким трудом накапливал долгие годы. Я успел выбраться из дома, но мне было уже плевать на всё. Даже когда под пепелищем, в погребе, прибывшие пожарные обнаружили останки Насти я не стал оправдываться, не стал ничего говорить. На Наташу, которая истерически выла около места, где мною был спрятан труп её дочери, я даже не взглянул. Мне было всё равно, что она обо мне думает.

Скоро, ещё до того, как мне был вынесен приговор, по посёлку пошла новая волна слухов, домыслов и догадок. Вдруг вспомнили о том, что именно я давал дяде Вове денег на выпивку. Ну, конечно, чтобы выкупить грузовик подешевле. Вспомнили, что моя мать заболела подозрительно внезапно. Чёрт, эксперты из милиции даже провели эксгумацию, чтобы убедиться в том, что я действительно медленно отравлял её ртутью. Могли бы поверить мне на слово. Люди жадно смаковали подробности, которые делали меня, по их мнению, расчётливым монстром, чудовищем. Но разве в таком случае я бы стал во всём сознаваться? Где же здесь расчёт? Я просто хотел убраться отсюда.

С другой стороны, эй! Я ведь сделал это.