Непонятно, что у неё в голове? Променять свою жизнь на нашу. Одни обои из её спальни стоили столько, что большинство людей продали бы за эту сумму вещь, которую привыкли называть душой. Через несколько месяцев она призналась, что сосала приятелю своего отца, какому-то начальнику из краеведческого музея. Правда потом попросила, чтобы мы его не трогали.

С её стороны всё это можно оправдать юношеской импульсивностью; но мы. Мы! Нам не верилось такому счастью. На первом деле мы оставили её ждать в машине. Просто ждать. Боялись – её зацепит. Она вытащила нас оттуда, примчавшись как нельзя кстати. Вот было смеху. Только спустя мы разглядели в ней первоклассного водилу. Однажды она так гнала по мосту Золотые ворота, что у нас пойло в глотку не лезло, хотя она заливалась им с горла, держа бутылку в левой руке; сама попросила купить ей машину на стыку.

Однажды мы даже ночевали на лавочке в парке. Она попросила. О таком нас ещё никто не просил. Дня два потом ломило спину. Нам оставалось лишь недоумённо поглядывать друг на друга и поднимать плечи. Наверное она же первая предложила и групповой секс. Довольны были все. Вот оттянулись тогда. Она понимала вещи поглубже оболочки. Мы даже возили её на угнанной машине на защиту диплома. Нам хотелось, чтобы она была не только умной, но и образованной. Она стала ей. Наверно пошло, но больше всего она запомнилась нам по капелькам пота на своих смуглых ягодицах в тот несносный июль.

Глупо всё вышло.

Когда мы по-очереди кидали пригоршни земли на крышку её гроба, то некое негласное единение витало в воздухе. Скорее мы держались за него, нежели каждый за свою собственную жизнь. Только ради этого мы и не последовали за ней. Земля била громко и истошно, и слёзы били ей в ответ. За спиной осталась пустота, впереди вырисовывается неизведанное. Она жила вместе с нами. В ней была жизнь.