Отпуск. Он нужен и нормальным людям, а уж таким долбоебам как Гена, просто необходим.
Годы учебы не прошли даром – Гена с Алешей устроились по специальности, на завод «Шелупонь». Предприятие выпускало новейшие пылесосы, естественно с применением нанотехнологий, так что два мощных выпускника политеха чувствовали себя идущими в ногу со временем и причастными к чему-то великому типа покорения и освоения космоса.
Алеша трудился мастером в прикладном цеху по вязанию веников, а Гена был самым настоящим брошюратором инструкций по эксплуатации. Работа трудная, но беспесды интересная приносила им неплохой доход – по десять тыщ на брата. Денег не хватало и парни подпизживали продукцию, но если веники имели хоть какой-то спрос, то продать хотя бы одну инструкцию для пылесоса у них не вышло.
Год накоплений не прошел бесследно, и следующим летом каждый из них имел по тридцать тыщ рублей и грандиозные планы на отпуск. Долгие споры на предмет, где отдохнуть, решились сами собой – мастер цеха гофрирования шлангов, Степаныч, в курилке как-то ляпнул:
- А хуле, я всегда песдую в Дагомыс. Там бапка знакомая жывет, на митинге тусили вместе лет тридцать назад, так я у нее останавливаюсь – и покупацца и потрахацца за щот заведения.
Поэтому, когда на календаре нарисовалось третье июля, Степаныч, Алексей  и Геннадий загрузили свои туловища в поезд до Адлера. Вагон оказался немного не новым, причем настолько, что даже шестидесятилетний Степаныч выглядел в этом сравнении прыщавым юнцом.
- Плацкарт – ахуенэ, - говаривал Степаныч, - надо быть ближе к народу!
Алеша оказался ближе к вонючим носкам, покрывающим ноги человека, спящего сверху. Гена нависал с верхней полки над беззубой бабкой, высасывающей губами семечки, а Степаныч вольготно балдел на боковухе рядом с сортиром.
- А хуле вы хотели, - поучал Степаныч молодежь, - лето блядь, все на юга едут. Я вот однажды билет не смог достать, так двое суток притворялся срущим между вагонами. Так что вам еще повезло. Особенно тебе, говно!
Алеша кивнул с осознанием, как же ему повезло, ведь нижняя полка выглядела раем.
- П-ф-ф-ф-ф, - запустил шептуна спящий наверху мужик.
Бабка закончила с семечками, и вытащила на свет божий палочку конской колбасы.
- Хочешь,  сынок? – протянула сердечная старуха морщинистую руку в сторону Алеши, - колбаска ох и вкусна…
- Не, бабуль, спасибо, - вежливо отказался он, а сам подумал, что конь, наверное, сильно тужился, чтоб произвести такую колбасу.
Нарисовался Степаныч с пузырем и, бесцеремонно подвинув бабку, уселся к столу. Гена собрался было почитать газету, но оглядевшись по сторонам, решил что в высшем железнодорожном обществе читать не принято. Спрятал газету, громко рыгнул, чтоб показаться своим и слез вниз, на запах водки.
Пришла проводница, которая очень напомнила Гене Родину – такая же необъятная:
- Белье? – спросила участливо.
- Кружевное? – поинтересовался зачем-то Алеша.
- Перфорированное, - скорчила гримасу тетя, - местами…
- Три! – распорядился Степаныч, показав четыре пальца.
Проводница впала в ступор, а бабка, решив, что обращаются к ней, начала тереть.
Степаныч разлил по первой:
- Ну, за мягкую посадку! – и в доказательство поерзал жеппой по одеялу.
Закусили бабкиной конской колбасой, Гене стало жалко коня.
Проводница принесла желто-серое свежевыстиранное белье, демонстративно бросила на полку, грациозно вильнула окороками и удалилась к себе в проводническую.
- Йопта! – вспомнил почему-то Степаныч, и вытащил на стол яйца. Вареные, четыре.
Выпили за Фаберже.
- Ты мне, сука, всю жизнь испортил! – донеслось из глубины вагона.
Жахнули за взаимопонимание.
Водка была вкусная, хоть и теплая, хоть и паленая. Мимо продефилировала проводница, Гена вспомнил про физику:
- Вот, блядь, есть проводники, и это всем известно. Но ведь есть и полупроводники!
Это умозаключение озадачило Алешу:
- И сколько из нашей проводницы получится полупроводниц?
- А это уже высшая физика! – подытожил Степаныч, разливая по очередной.
В проходе нарисовалась мамаша лет тридцати с аппетитными полужопиями, торчащими из очень коротких шортотрусов. Ее дочь, лет пяти, задорно напевала:
- Ма-а-ам, сра-а-ать!
- Идем, доченька, - успокаивала ее мама.
- Из такой жопы посрать – в сортире и стены забрызгать можно! – рассудил Степаныч и причмокнул.
Женщина осуждающе посмотрела на Степаныча и две ее мощные сиськи под топом злобно оттопырили соски. Гена и Алеша выглянули в проход, почетным караулом проводить слегка тронутую целлюлитом, но от этого не менее влекущую жопу.
- Эх вы, - нравоучительствовал Степаныч, - вам бы все за жеппами бегать… а о Родине кто думать будет?
Алеша хотел сказать, что вот бабкам, например, нехуй делать, пусть они и думают о Родине, но потом решил смолчать.
Соседи заваривали ароматный Доширак, и запах паленой резины напомнил компании, что время-то уже обеденное. Говорящие сиськи и жопа проследовали в обратном направлении.
- Ма-а-ам, пи-и-и-ить, - конючила посравшая девочка.
- Пить, так пить, - согласился Степаныч, наливая по очередной, - за цветы жизни!   
«Одной водкой сыт не будешь» - говаривал в детстве Генин папа, а Гена чтил отца. Вытащил пачку печенья и положил на стол. Алеша извлек из чемодана два помидора и батон. Степаныч извлек из пиджака еще один пузырь.
Бабке все это не нравилась, ситуация явно выходила из-под ее контроля. Она хотела рассказать ребятам про коммунизм, что, мол, все равны, про пионеров и всякую другую хуйню.
- Заткнись, пизда! – попросил ее Степаныч, и старушка, проявив толерантность, тихо вжалась в угол.
- Да, заткнись пизда! – злобно промямлил Алеша, урвав и себе немного славы укротителя бабок.
Интеллигентная семья на боковушках напротив о чем-то шушукалась, Гена расслышал только «полицию» «алкашы» «пожилую женщину».
«Хуйня какая-то бессвязная» - решил он не придавать значения.
- А давайте еще по одной, - разлил норму Степаныч.
Ебнули, как вдохнули.
- И все-таки, - завел с чего-то Степаныч мутную тему, - нету у вас активной жизненной позиции! Не-ту!
- Как нету? – удивился Гена, - я вот раком очень люблю. Чтоб жопа была видна, а лицо нет. И я в такие минуты очень активен!
- Не про то я говорю, - перебил его Степаныч, - вы посмотрите, в мире какая несправедливость делается – богатые богатеют, бедные беднеют, преступники преступничают, педерасты педерастятся…
- Ну и что? – не догнал Алеша.
- А то, - продолжил Степаныч, - что вы, два здоровых лба, вместо того, чтоб водку бухать по поездам, могли бы сделать этот мир чище и лучше!
Гена потрогал лоб Степаныча не предмет белочки. Вроде признаков нет.
- Нахуя? – Геннадий попробовал обобщить все свои вопросы в один.
- Надо так! – оборвал его Степаныч, - на Руси издревле так повелось, богатыри на защите народа всегда стояли! Да вы бы могли быть как Бэтмен и Робинзон, как Человек и паук, как Джигурда и…
На этом бред пьяного Степаныча иссяк.
Проснулся обладатель вонючих носков. Слез, недоверчиво осмотрел компанию. Ноздрями вкусил нежнейшие спиртовые пары, влез в тапки и пошел по направлению к сортиру.
- Сынки, - забеспокоилась вдруг бабка, - а кипяток-то будет?
- Будет, бабка, будет, - успокоил ее Гена, - как коммунизм построим, так у каждого будет свой кипяток.
Степаныч начал щелкать пальцами перед еблом Алеши, пытаясь вызвать проводницу с кипятком, но пока вызывал только раздражение.
- Надо лампу потереть! – вспомнил Гена основные правила вызова.
Вернулся сосед сверху, поправляя штаны в мокрую крапинку.
- Вы это, мужики, - начал он строить приветственную фразу, - может того, угостите инвалида?
- А что, - согласился Алеша, - вчетвером бухать весело и задорно!
Почему он так решил, не понял никто. Осталось это загадкой и для самого Алеши.
- Да, йопта, не Диор! – размахивал карасями инвалид.
Вечерело. Пассажиры начинали готовиться ко сну. Гена рывком встал и направился куда-то вдаль. Ноги привели его в середину вагона через два купе.
Фигуристая молодая мамаша кормила фруктами свою не по годам любознательную дочурку.
- Вам не помочь? – спросил Гена, слегка покачиваясь.
- Что? – скривилась мамаша.
- Я говорю, что пока вы кормите дочь, - начал объяснять непонятливой девушке Гена, - я мог бы полизать ваш клитор. Меня, кстати, Гена зовут.
- Да как вы смеете??? – возмутилась мамаша.
Гена не сообразил, что же в его имени так не понравилось женщине, поэтому просто присел рядом.
- Мам, а что такое клитор? – накуксилась девочка. С верхней полки свесился какой-то прыщавый подросток. Тоже, видимо не знал.
- Потом узнаешь, - ласково погладила ее по голове мамаша, и неласково посмотрела на Гену.
- Я не хочу потом, - не унималась девочка, - я хочу сейчас! И почему ты мне не сказала, что взяла с собой клитор? Я тоже хочу его полизать!
- И я, если можно, - подал голос прыщавец сверху, чтоб про него вдруг не забыли при раздаче пряников.
- Эх, молоденький клиторок… - вздохнул дед с соседней верхней полки, до этого притворявшийся спящим.
- Ну, что, довольны? – укоризненно, но уже не очень зло произнесла тетя, - всполошили весь вагон…
- Это не я всполошил вагон, - попробовал переложить вину Гена, - а ваши сиськи и жеппа.
- Как вам не стыдно, - вступила в разговор пятилетняя дочурка, - такой большой, а все еще сиську просите…
- Понимаешь, девочка, - попробовал объяснить Геннадий, - я просто… очень люблю сиськи.
- Так, ну ладно! – закончила милую беседу мамаша, - уходите немедленно! Настеньке надо укладываться баиньки! И приходите через полчаса, - добавила шепотом, - тогда и поговорим. Меня, кстати, Яна зовут.
Пьяный Гена шел по вагону обратно к себе, качаясь от водки и в такт вагону. Шел, и чувствовал себя капитаном на мостике линкора, покачивающегося на волнах.
- А-а-а! – услышал Гена, выныривая из грез. Под ногами что-то шевелилось. Оказалось, он просто очень высоко поднимал ноги, чтоб не упасть, и случайно наступил на голову интеллигентной женщине с боковушки.
- Пардоньте! – извинился он и встал с головы.
Степаныч с Алешей и чудовищем с верхней полки, которое оказалось Валерой, допивали третий пузырь.
- Гена, - это Валера Хуйня, Валера Хуйня – это Гена, - познакомил их Степаныч.
Гена хотел было спросить, почему «Хуйня», но, приглядевшись получше, решил не спрашивать.
Водка закончилась через полбутылки, и Валера Хуйня сразу перестал с ними дружить, карабкаясь обратно наверх.
В проходе замаячила проводница, предупреждая, что после Туапсе начнется санитарная зона, и все бросились срать и ссать, боясь опоздать.
Один Гена не бросился, потому что он не хотел срать, а хотел ебаться. А на ебаться санитарные зоны не распространяются.
- Тоже мне, чистюли, - закряхтел Степаныч, - едем по берегу моря, и поэтому срать нельзя шесть часов! Я и в само море срал! И буду срать!
Выждав полчаса, Гена прихватил колбасу и помидор, и двинулся на свидание.
- Э-э-э, пацанчик, зайди ка сюда! – услышал он на полпути, и не очень обрадовался. За столиком сидели быдловатого вида молодые люди, употребляли жидкость для алкогольного опьянения и бренчали по струнам старенькой гитары.
- Кто такой? – начал знакомиться один из них.
- Куда идешь? – продолжил второй.
- Бабки есть? – не дождавшись ответа, продолжил первый.
- Есть, кончено, - основываясь на непонятных доводах, сделал вывод второй, - давай сюда!
- Ребят, - начал Гена, - нет денег, срать иду, зовут Геной, есть колбаса, возьмите.
Гене очень не хотелось получать по лицу, а колбасой не дорожил, и он, чтоб не показаться невежливым, начал отвечать на вопросы, правда, не соблюдая хронологию.
- Садись, че стоишь! – проявил гостеприимство кучерявый.
- Я – Янбай, - представился второй, - а это Шышка.
- Почему Янбай? Типа прозвище? – полюбопытствовал Гена, стараясь не быть нахальным.
- Ну, да, - как тугоумному разжевал Янбай, - Янбаев Ринат.
- А это типа Шишкин? – осмелел Гена, - а зовут как?
- Какой нахуй Шишкин, ты че бля? – обдилеся второй и отвесил Гене легкий подзатыльник, - Шышка меня зовут. Шышка Сергеевич Антонов.
Гена понял, что Шышка Сергеевич Антонов серьезный молодой человек, поэтому встал и попробовал уйти.  Его манили прекрасные огромные полужеппия неподалеку.
- Сидеть, сукабля! – услышал Гена за спиной, но сделал вид, что не расслышал, хотя в принципе, это слышал весь вагон.
На его щястье в это время проходили какие-то мужички в форме, и Янбай с Шишкой постеснялись куролесить.
  Яна ждала его, заманчиво зашвырнув ногу на ногу. Гена, как галантный кавалер, преподнес даме презент – уцелевший помидор, и сел рядом, расстегивая ширинку.
- О, боже мой, - Яна спохватилась, посмотрев на часы, - уже десять, а я после десяти не ебусь.
Гену такой поворот событий совсем не устраивал, но делать было нечего. Он встал, как бы невзначай шлепнул Яну членом по щеке, послав ее в нокдаун, застегнул ширинку и удалился. Все-таки впереди еще целый отпуск.