Мутное, надтреснутое зеркало устало отразило неструганые деревянные нары, многоногими двухэтажными пауками расставленные по камере, серую, словно специально выкрашенную в цвет уныния, стену и толстые прутья решетки, перекрывающие крохотное окошко, за которым сияло, лучилось, переливалось всеми оттенками синевы свежее весеннее небо.
  Огромная белая бабочка плавными взмахами крыльев перечеркнула наискось отрадную картинку и исчезла из поля зрения.
  Колдун, следивший за ее полетом, криво усмехнулся и перевел взгляд из глубин зеркала на обитателей камеры. Двадцать четыре пары глаз смотрели на него так по-разному: кто-то настороженно и злобно, кто испуганно-вопросительно, кто равнодушно, а вот тот - тот просто враждебно...
  Он еще раз усмехнулся, разнял скрещенные на груди руки и, отвернувшись от зеркала, твердым шагом пошел к свободным нарам в глубине камеры, игнорировав белоснежный, чисто выстиранный носовой платок, заботливо расстеленный у входа.
  - Ты посмотри, какой красавчик к нам пожа... - молодой, порядком накачавший мускулы парнишка, решивший начать стандартный прием новичков в камеру, вдруг поперхнулся на полуслове, глаза его быстро заметались по сокамерникам , ища поддержки, защиты, а уже безработный язык все вытягивался и вытягивался изо рта, достигая немыслимой длины. Создалось странное ощущение, что тонкая, длинная, красная змея, натужно извиваясь, тянется через нары к новичку. Колдун остановился и чуть повернулся, искоса наблюдая за бедным парнем. Язык того, достигнув уже более чем трехметровой длины, рос и рос изо рта хозяина, и вскоре стал скручиваться аккуратными кольцами у ног колдуна.
  Парень хотел потерять сознание, умереть, но колдун не позволил ему такой роскоши - еще несколько секунд назад здоровое, цветущее тело теперь усыхало, на глазах уменьшалось в размерах, а бухточка языка у ног колдуна все толстела , исправно наматывая на себя все новые и новые витки. Чародей не двигался, только глаза его горели яростным, дьявольски желтым огнем , силившимся выплеснуться наружу, но этому огню некуда было выплескиваться: камеру затопил ужас.
  Двадцать три человека, потерявших дар речи, в немом молчании наблюдали, как их сокамерник превращается во что-то длинное, красное, ужасное, не поддающееся описанию - в свой собственный, гипертрофированный язык!
  Длинная красная лента наматывалась и наматывалась, истощая хозяина, но всему приходит конец - голова человека стала быстро уменьшаться, словно вжимаясь в саму себя, и только глаза, безумные, вращающиеся в орбитах, остались без изменения и, увенчав самый кончик этого красного неизвестно чего, поползли к колдуну.
  Чародей поднял руку на уровень пояса и тонкий кончик языка с глазами на вершине приподнялся, как кобра под дудку факира. Под глазами внезапно появилась тоненькая поперечная трещинка, быстро углубляющаяся и растущая, и вскоре превратилась в карикатурный, беззубый рот. Глаза, закрывшиеся было, вновь открылись и одного взгляда в них было достаточно, чтобы понять: человек, превратившийся в свой собственный язык, сохранил разум, был жив! И то, что он был жив, казалось еще страшнее, еще ужаснее, чем само это невиданное событие, происшедшее в маленькой , грязной тюремной камере.
  Двадцать четыре пары человеческих глаз не моргая смотрели на колдуна и взгляд их выражал одно: неподдельный, почти осязаемый, человеческий ужас!
  Чародей взмахнул рукой и только что сотворенная красная змея , повинуясь его жесту, заскользила по грязному полу камеры, достигла параши и стала исчезать в канализационной трубе, быстро разматывая ужасные, непередаваемо противные, скользкие красные витки.
  - Кто-нибудь еще хочет на свободу ? - тихо спросил колдун.
  Двадцать три рта хранили молчание. Ужас, повисший в камере, не рассеивался.
  Колдун подошел к освободившимся нарам, сбросил на пол одежду, оставшуюся от человека, и спокойно лег на его место. Сосед снизу тихонько взвизгнул и метнулся прочь, в глубину камеры, к непрестижной параше. Колдун проводил его презрительным взглядом и в камере вновь воцарилась душная, напряженная тишина.
  Он вздохнул, заложил руки за голову и поудобнее улегся на нарах, глядя в оконце на зарешеченный мир.
  - Я хочу поговорить с тобой.
  Голос, прозвучавший рядом, не содержал ни страха ни подобострастия. Занятно! А, этот, равнодушный... Колдун еще при входе успел мгновенно уловить характеры обитателей камеры, словно просканировал картинку, и теперь она четко разложилась по полочкам в его холодном, расчетливом разуме.
  - Говори.
  Он чуть повернул голову: стоявший у его нар заключенный еще не был стар - лет сорока от роду, но в его темных волосах поблескивали заметные седые пряди. Глаза, черные и внимательные, с легким восточным прищуром смотрели в глаза чародею.
  - Мне интересно, что ты тут делаешь?
  Белая бабочка вновь тревожно взмахнула крыльями в безмятежной синеве зарешеченного неба, но колдун взглядом отослал ее назад, в пространство, закрытое толстой тюремной стеной.
  - Грубоват ты что-то... - колдун прищурился, следя за реакцией заключенного. Тот слегка усмехнулся:
  - Негде было хорошим манерам обучаться. Но не обо мне разговор. - заключенный переступил с ноги га ногу:
  - Я так понимаю, такому парню, как ты, вылезти из тюряги - как два пальца обмочить? Вот мне и стало интересно, какого хрена ты тут делаешь. По сути, тебя же менты даже поймать не могли бы, так ведь?
  Чародей с интересом взглянул на "зэка":
  - А ты, оказывается, еще и головой умеешь работать? Если мозги на месте, почему же тебя-то посадили?
  - Со мной все просто, я-то человек, хоть и "мокрушник", а вот ты - не знаю ...
  - Я не убиваю людей! - резко сказал колдун, со злостью взглянув на своего собеседника.
  - Мы о чем говорим - о теле или о душе? - как ни в чем не бывало осведомился "зек", без смущения глядя на чародея.
  - Вот уж не ожидал... - колдун почти растерялся, приподняв голову и пристально изучая лицо человека. Содержимое крохотной полочки с этикеткой "равнодушный" с почти слышным щелчком переместилось в четко построенном разуме колдуна на добрую сотню полочек выше.
  - Я немножко ошибся в тебе...
  - Ну, понятно... С одной стороны ты - сверхсущество, что-то из ряда вон, и вдруг где-то в грязной тюрьме какой-то убийца... Несоответствие... - почти лениво проговорил человек.
  - Несоответствие... - повторил колдун и даже не рассердился. Только глаза его, желтые, нереальные, вдруг подернулись неземной печалью.
  - Знаешь, а мы похожи... - через несколько секунд продолжил чародей.
  - Представь себе зарастающее ряской озеро. Где-то в глубине прячутся лещи и сомы, над водой - птицы всякие разные. А в ряске - головастик мечется, маленький, серый. Два сантиметра вниз - ух, темно, холодно! Наверх - там солнце жжет! Понимаешь, да? Не для тебя такая жизнь, верно?
  - А ты, значит, считаешь, щукой быть - лучше? - спросил человек.
  - Нет, я предпочитаю змей. По крайней мере есть возможность видеть сушу, пусть полет не для меня. - колдун печально улыбнулся.
  - Суша - штука коварная. Она сложнее и злее. - человек тоже улыбался , почти незаметно, одними уголками глаз.
  - Да, этот мир все время ждет, что я поскользнусь и убью кого-нибудь. Он заставляет убивать, что страшно. И сопротивляться ему очень трудно.
  - Знаю. Я не смог... - сказал человек.
  - Я попробую . - чуть слышно, но твердо ответил колдун.
  В окне, за решеткой, огромная белая бабочка бесшумно взмахнула крыльями в теплом, переливающемся всеми оттенками синевы, небе, и стала медленно удаляться от тюремных стен, чтобы подглядывать издалека...