Во второй палате дурдома жил бывший уборщик Миша, весьма любопытный субъект. Ему было около тридцати лет, в больнице он находился уже два года, однако вся его жизнь была так или иначе связана с психиатрией.

Иногда он был довольно разговорчив, поэтому всю его историю жизни я узнал от него же. «В детстве, - рассказывал Миша, - я любил залезать на деревья, и иногда падал». Травмы головы, полученные в детстве, оказали основополагающее влияние на всю последующую жизнь Михаила. В школе он был крайне застенчивым и молчаливым ребенком, при этом ему крайне сложно давались науки. Но главным фактором, все же, была его гипертрофированная застенчивость. «Я вот сам не знаю почему, - говорил нам Миша, - но уже вас стесняться начинаю». Это странное чувство не просто мешало ему при каких-либо социальных действиях, оно преследовало Мишу даже когда он был совсем один, будоража его изнутри и не давая спокойно жить.

Лет в четырнадцать одноклассники угостили Михаила пивом. Эффект был потрясающий – застенчивость куда-то делась, и в Мише возникли необычайные моральные силы – он стал ощущать, что способен сделать что угодно. В первый раз это закончилось банальным хождением по бордюру крыши девятиэтажного дома, однако потом он стал влипать в разного рода мелкие неприятности. Причем после опьянения застенчивость возвращалась с еще большей силой, а много выпить  Миша не мог в силу особенности своего странного организма. Эта особенность, возможно, уберегла его от раннего алкоголизма, однако выработалась другая зависимость – потребность периодически совершать разного рода «смелые» поступки.

Неизвестно чем бы все это закончилось, однако мать Миши работала уборщицей, и ни где-нибудь, а в одной из психиатрических больниц Москвы. Она не обращала внимания на мишины проблемы до тех пор, пока он в первый раз не попал в милицию – он зачем-то хотел забраться на фонарный столб. Мишина мама обратилась к своему руководству, они помогли, и Мишу посадили в дурдом, пока для обследования. Порядки в том заведении не шли не в какое сравнение с нашими, стоит хотя бы сказать о том, что больных там иногда даже лечили. Врач, обследовавший нашего героя, пришел к выводу, что тот хоть  и склонен к странным поступкам, но особой опасности для общества не представляет, так как в силу природной доброты не способен причинить вреда живому существу, разве что себе. В тоже время врач рекомендовал на всякий случай держать его под присмотром, и предложил устроить его на работу уборщиком в туже больницу. Миша стал жить в дурдоме вместе с не очень серьезными больными, при этом он имел право беспрепятственно передвигаться по территории и даже выходить с разрешения за её пределы. Ему даже стали платить зарплату, проблемы с алкоголем тоже были решены – врач прописал сильный транквилизатор, эффект от которого был не менее впечатлителен. Миша переставал стесняться, ощущал необычайный прилив внутренних сил, однако совершать необдуманные поступки он больше не мог, так как во-первых, из-за сильного седативного эффекта таблеток он почти сразу засыпал, и, во-вторых, лекарства ему выдавали только в больнице, после чего какое-то время его не выпускали на улицу. Теперь Миша, которому к тому времени уже почти исполнилось двадцать лет, днем, жутко стесняясь всего вокруг, убирал территорию больницы, а вечером пил колеса и на какое-то время переставал стесняться.

Однако эта идиллия продолжалась не вечно. Мать Миши ушла на пенсию (он был поздним ребенком), и через некоторое время новый заведующий отделением решил выписать странного уборщика. Колес его лишили, однако он продолжал работать и снова стал пить. Пил он «Балтику №9» - распространенный в конце 90-х аналог ерша. На работе он не злоупотреблял, а пил в одиночку дома, его по-прежнему тянуло на подвиги, однако пока он ограничивался поджиганием почтовых ящиков и хождениями по крышам.

Наступила осень 1999 года. В Москве произошли взрывы жилых домов. Миша внимательно следил за всеми событиями, больше всего он почему-то любил смотреть НТВ. Там много говорили о бдительности, о том, что в подвалах домов террористы могут оставить взрывчатку, и о том, что о всяких подозрительных предметах надо сообщать в милицию. Миша в то время устроился на полставки дворником в районе, где жил. Он имел ключи от всех подвалов и чердаков. На этой работе он стал немного злоупотреблять. Здесь это не возбранялось, тем более, что вел себя Михаил спокойно и идеально справлялся со своими профессиональными обязанностями.

В определенный момент Миша отчетливо понял, что хочет найти взрывчатку. Он стал с удвоенным рвением обыскивать вверенные ему подвалы и чердаки, однако найти ничего не получалось. В его алкоголизированном сознании смешались сверхбдительность, страх перед террористами и стремление к телевизионной славе (Миша очень хотел попасть на НТВ). В конце концов, ничего не найдя, он просто набрал 02 и сообщил о заложенной в его доме бомбе. Приехавших милиционеров встретил полупьяный дворник, который полчаса водил их потом по всем закоулкам подвала. В этот момент Миша уже не понимал что делать, тем более он и сам уже стал верить в присутствии бомбы. В конце концов его увезли в отделение, в статусе не то телефонного хулигана, не то подозреваемого в связях с террористами. Однако при расследовании обнаружилось, что Миша стоит на учете у психиатра, что и спасло его от тюрьмы. На полгода несостоявшаяся телезвезда попала в закрытое отделение на спецлечение.

Начало нового века Миша встретил в больничной палате с забитой фанерой окнами. После психушки его уже не брали на работу, несколько лет он ничего не дела, потом мама, используя старые связи, пристроила его в нашу больницу. В Москве все места были заняты, в области с этим было проще. Маму в основном смущала не столько его склонность к антисоциальному поведению (после интенсивной терапии Миша вел себя смирно), сколько тяжелая материальная ситуация. Здесь же, в больнице, он был одет, обут, накормлен и под присмотром. Иногда Миша выпрашивал у санитаров какие-нибудь колеса, запивал их чифирем, и снова, как раньше, на какое-то время переставал стесняться.