Над селом Троицким занимался новый день. Из печных труб господского дома тянулись в морозное небо ровные столбы дыма. По двору суматошно бегали дворовые девки и мужики. Наводили порядок во всем,  куда может пасть взгляд горячо любимой боярыни. Сенные девки, с обреченной покорностью ждали, когда проснется - свет красный Дарья Николаевна. 


На пуховой перине возлежала дородная женщина.  Давно не менянная рубашка сбилась и оголила бесстыдно раздвинутые ноги. Ноги по волосатости не уступали конюху Федоту. А уж тот не брился и не стригся с самого рождения.


Сладко позевывая гнилым оскалом черных зубов, Дарьюшка хрустко потянулась и проснулась. Снился ей Николенька. Ее горячо обласканный  в жарких снах, неутомимый бесстыдник и затейник Николенька. Тело так и лучилось приятной негой. Но чего-то не хватало...


-Потеребить секель чтоль?- думалось Дарье. Руки неспешно, оглаживая грузные, бочонкообразные перси  скользили вниз. С трудом, преодолевая сопротивление буйно росших волос, остановились у срамного места.


-Ааааааааааа-а-а-аааааа-аааа!- нечеловеческий вопль встрепенул  и заставил помертветь крестьян.
-Аааааааууууууууууу-уу-уу-р!- отражалось и билось злобное эхо. Дарья Николаевна судорожно пыталась продраться пальцами сквозь нагромождение покрытых томным соком волос. Пальцы скользили, срывались с жирных складок, но пробиться не могли.


-Неёбана!!!- билась в голове страшная догадка.
-Неёёёёёёёёёёёёёёёёёёбана………..!!! Целых пять лет  неёбана!!! Аж ты сукин ты сын Колька! Променял меня на сучьку дворянскую! Пизда ейная слаще показалась! Ну охальник обормотный, я те покажу! Я тя старух пролежных,  бабок-вековух ублажать заставлю! Секеля им дочиста вылизывать будешь, тля ебаная!


В предвкушении кар, приступ помешательства схлынул. – Василиска, Аксютка! Живо ко мне!- пророкотала басом Дарья. Девки мигом вошли в светёлку. Появились тихо, покорно опустив глаза, ждали заданий.
Василиса была старовата, лицом землиста и тощщя телом-шел третий десяток. А Аксютке всего пятнадцать годков. Свежая, румяная. Парни давно хотели попользовать её в конюшне, но боялись – барыня прогневается.


-Пошто ж сучьки драные, за мной, Дарьей Николаевной, не ухаживаете!
Пошто мохнатку мою не холите и лелеяте, дуры стоеросовые!
Не расчесываете гребнями и росяной водой не омываете!
Забыли бляди у кого служите! Нешто, я вам ведьмам перхастым покажу!


-Василиска, блять старая! Задирай подола, да повыше!- в страшной ярости кричала Дарья Николаевна.- Тьфу, глаза б мои не видели твого мерзопакостья. Совсем ты ёбу далась, блять содомитовая!- от частого употребления, манда Василисы высохла. Остатки волосьев редкими клочками кучерявились на остром лобке.


-Аксютка, хер ли ты стоишь, иль тебя приказ не касается? Зоголяйся живее!
Девушка робко задрала сарафан. И таким светом сразу засияло в светелке. Ножки ровные, молочной белизны. Меж ними, на срамном месте, аккуратная горочка. Волосок к волоску, лежат льняные прядки. Смазаны щедро деревянным маслом.


Дарья задохнулась от ярости. Опрокинув Аксютку, кинулась к печи. Попутно метнув в угли железные щипцы, схватила березовое полено. Не помня себя, стала бить девушку в срам. Кровяные брызги вмиг окрасили ноги и живот, заструились алыми лентами по скобленому полу. Дико закричав, Аксютка пыталась ползти в угол, где теплилась лампадка над темными ликами.


-Василиска! Блять старая, держи её, тварь ненасытная!- кричала брызгая слюнями помещица. Удары сыпались уже по всему телу. Дарья широко размахнувшись, всадила полено в живот девушки. С карканьем, кружилась над ней норовя, ударить по самым чувствительным местам. Аксютка вертелась на полу, на весь дом визжала и выла. Василиса в ужасе бросилась прочь от сатаны в бабском обличье.


Дарьюшка уже не могла остановиться. Била, нанося смертельные удары. Старалась попасть в срамные места. Лобковая кость треснула и манда провалилась неестественно вспятив живот. Правая грудь лопнула, обнажив розоватый жир, который сразу окрасился алым. Лицо бугрилось сломанными  носовыми костями. Рот, весь в осколках зубов, еле слышно хрипел.
Но вот Аксютка затихла и безжизненно замерла на полу.


Возбужденная Дарья крикнула:- Прошка! Подь сюды! Живее ирод!
Прошка, горилообразный мужик тут же прибежал на зов. Он славился своим аршинным удом. Редкая баба могла поибстись с ним больше одного раза, а некоторые  и вообще переставали. Уж больно лют был он в ебле.


-Што выблядок зыришь, полста плетей захотел? А ну быстро сделай удовольствие своей барыне!- Дарьюшка вмиг заголилась, нагнувшись повернувшись своим грузным гузном к оторопевшему Прошке. Полено с окровавленными ошметками и налипшими некогда светлыми волосами, угрожающе качнулось в руке.


Прошка скинул порты, сплюнул в руку слюни вперемежку с соплями и огладил свой  страшный уд. Близость голого и окровавленного тела с приторно-сладким запахом  руды возбудила и его. Подошел сзади понюхал дряблое гузно. Со страшным треском пропоров волосья и мох, уд углубился в дебри мандятины помещицы. Та не применула податься навстречу забытым ощущениям и стала яростно  насаживаться.  Сладкие волны стали накатывать на Дарьюшку. И так стало хорошо и отрадно, что рука с поленом сама стала опускаться на Аксютку. В такт движения мужика, стонало и выгибалось от невыносимой боли тело девушки.


-Смотритка и  дуре этой нравиться! Слышь как постанывает!- захлебывалась восторгом Дарья , после удачного попадания полена в задний проход несчастной.
-Щяз я устрою ей ля мур  с полешком. Долго будет помнить сваво женишка!- урчала она.


Но вот шумно пустив ветра и рыгнув, тело Дарьюшки забилось в сладчайших конвульсиях. С громким кхеканьем опустила она полено на голову Аксютки и замерла на полу.
Немного оклемавшись, посмотрела на неподвижное тело.
-Прошка, дурень, уд спрячь, абизьян валасатый, весь пол семем забрызгал! Видишь девка сомлела от сладости. Давай щипцы, щяз я её в чувства  буду привадить!


Схватив раскаленные докрасна щипцы, Дарья Николаевна  взяла ими Аксютку за ухо и стала поднимать на ноги. Но та только слабо шевельнулась.
-Ишь коза сраная и не хочет вставать. Прошка, тащи её за косу на двор , нехай охолонет на морозе. Как оклемается, пущай кровищу  замоет за собой и семя твое поганое заодно!- орала барыня на оробевшего мужика.



Когда Прошка выволок  за полуоторванную косу Аксютку и притворил за собой дверь, Дарья Николаевна  томно задумалась. Как завтра она польет кипятком Василиску, или обломает о её высушенную пизду батожок. А может опустит ей на голову утюг, а может…………
Да мало ли что она завтра придумает.
На то она и помещица, чтоб развлекаться – свет красный Дарья Николаевна!


И таких завтра Дарьюшке оставалось аж целых семь годков.
Семь годков счастья, радости и забав.