Зима. Смольный.
Ильич потягивает чаек через соломинку. Греется .
Надежда Константиновна ему делает под столом миньет. Тоже греется. Заходит Матрос. Крупскую под столом не видно.
-Владимир Ильич к Вам ходоки!
Ленин поднимает голову и прищуривается.
-Ходоки, милейший? А-А- А гоните их нахуй, батенька.
Хотя, подождите. Зовите. Ох-А-А. Зовите. Надо напоить чаем товарищей!
Матрос уходит. Ильич по-доброму гладит по седой голове Крупскую.
- Наподдай, голубушка, месяц за окном, зябко. Тут товарищи сейчас зайдут, ты не отвлекайся. Выпьют свой чай и уйдут. А нам до утра сидеть!
Думу думать!
Надежда Константиновна понимающе промычала.
Часы на стене между тем показывали 22.00
Раздался нерешительный стук в дверь, она отворяется и в проем вваливается красномордый крестьянин.
И увидев Ленина застолбенел на пороге
Из-за его плеча выглядывали двое: худенькие, в мешковатых робах,
с дырявыми соломенными шапками, чем-то отдаленно напоминавшими Горького, только в три раза чумазее
-Два Чумазых Горького и один Кулак,- Про себя подумал Ильич,- и тут
Крупская неосторожно сильно сжала ему яйца
- А-А-А!
Этот стон Ленина отрезвляет пришедших:
-Владимир Ильич!
Троица благоговейно и протягивая к нему руки, готовятся рухнуть на колени.
- Товарищи! Оставьте! Буржуазия осталась в прошлом! И не думайте…

Ленин порывается навстречу пожать руки, но стук головы Надежды Константиновны об крышку стола возвращает его к действительности.
- Вы стульчики берите и садитесь там, у стеночки.

Вид у Ильича несколько усталый. И глаз как-то дергается.
На столе лежит "Правда"
Вошедшие, многозначительно переглядываются, а общее настроение высказывает один из чумазых Горьких:
-Глыба!
говорит он и подняв вверх давно не мытый палец, с немой паузой смотрит на спутников.
Те тупо глядя на грязный палец, соглашаются кивая головой и сурово сжимают губы
- Заэбали- Подумал просто Ильич, и сделав озабоченно- -прищуренное выражение сказал:
- Ну-с, с чем, пожаловали ?

- Мы Ильич хотели выразить Вам…

Пять минут длился монолог.
Ленин скучает, изредко на лице его пробегает судорога , иногда мельком смотрит в окно. Падают листья при свете луны. Октябрь.
…Вот это, мы и хотели спросить…
Ленин поднимал на них измученный взор и вдруг в них зажигаются огоньки:
(Наверно, Надюша, чертовка придумала какую-то пикантную штучку!)
- Революция в опасности…

И река разливалась. И вот она уже неслась ураганом. И казалось, вековые деревья не могут выдержать напора.
…- Вперед! Вперед! К вершинам коммунизма!

Стол заходил ходуном.
…- И потом раздавим империалистических гадов!

И в иступлении Ленин колотил кулаком по столу.
- Да, Да и еще раз да!

Троица сжалась в одну кучку на стульях и испуганно смотрела во все глаза.
- Я кончил. Вы- свободны!

И ходоки, промолвив слова благодарности расходились по домам, рассказывая о тех незабываемых минутах проведенных в Смольном.
И зашумели людские реки. Из многих сел и деревень потянулся народ послушать пламенные слова революции.
И для Ленина дни стали сливаться в единый серый поток. Они не менялись:
Ходоки. Чаёк. Ходящий ходуном стол. Как сон. Как наваждение.

И лишь однажды грань приотворилась
Ткачиха Аглая (да, я запомнил это имя) спросила. Уже стоя у двери
преданно глядя в исхудалое лицо вождя прозорливо молвила:
-Владимир Ильич! Вы устали! Мне кажется, что у вас под столом
кто-то есть!
И Ленин, все еще судорожно сжимая тощий зад Держинского, нервно оборонял :
- Это у меня там хомяки, Аглая, Хомяки!

(Потерянная глава. "Воспоминания о Ленине." Бонч Бруевич)