Иногда хочется сделать глупость. Проехать через весь город ночью, положить на коврик под дверью ее квартиры плюшевого мишку – такого, как она любит, лохматого – позвонить и убежать. Потом подняться обратно, увидеть, что она забрала подарок и поехать домой на последнем метро.
Или выйти из прокуренного домика в Крыму на улицу. Чтобы покурить…
У нас в домике шумно и весело. Отхожу подальше и только тогда достаю сигареты. Вовсю поют цикады, над головой черное небо в звездах, а через музыку и голоса нашей компании слышится шум моря. И, конечно же, крики отдыхающих вокруг. Крым…
Люба Крым любила. Она отдыхала в этих дебильных палаточных лагерях. Нравилось ей все такое, она говорила.
-Привет, хочешь пошататься по Припяти? Мы через неделю рванем.
-Эээ… В Припять?
-Ну да, мне говорили, ты хотел. Ну, так как?
Вот так она и познакомилась со мной на той вечеринке. Правда, в Припять я так и не поехал, пришлось свалить домой на две недели раньше. Но какое предложение.
У нее были рыжие волнистые волосы и веснушки на носике.  Улыбалась она одними только глазами, но это была самая красивая улыбка из всех, что я видел. Она вообще была самой красивой. Или просто – самой-самой. После того предложения поехать в Чернобыль она от меня не отставала все 4 дня, что нам достались. Вернее таскала меня с собой повсюду.
-Знаешь, я тащусь от таких сдержанных мальчиков. Внутри вы – вулканы, - говорила она на крыше той высотки и тянулась за бутылкой вина. – Я пока что еще тебя так и не расшевелила. Но это хорошо, я буду пользоваться этим и рассказывать все-все-все… Ты так классно слушаешь. – После этих слов Люба улыбнулась мне и выпила прямо с горла, хоть я и купил стаканчики. – Ты был в Крыму? Я обожаю Крым. Особенно компашкой рвануть куда-то…
-А ты ничего так держишься в новой среде. – Ничего… Среди ее дружков я чувствовал себя как воробей в джунглях. Это были те еще неформалы. Прикиды вообще нереальные. – Вон того чувака видишь? Он из-за девушки стрелял себе в висок из пневмата. Глупый, правда? А у тебя есть девушка там? Наверное, она от тебя тащится. И любит делать вот так. – Люба запустила руки мне под футболку. – Тебе это тоже нравится, хоть ты и краснеешь.
Когда мы шатались по крыше полузатопленного туннеля, чей бетон был пропитан зеленоватым мхом, Люба сказала:
-Знаешь, я хочу в Японию. Я не знаю языка, я ни хрена не понимаю в их культуре, и я ненавижу суши. Но я хочу в Японию. Просто попробовать пожить так: в чуждой по духу стране, без гроша в кармане… - Она остановилась и обернулась, так, чтобы могла смотреть на меня. А я при этом – на ее попку в джинсовых шортиках. - Как ты думаешь, что со мной будет?
-Я бы скорее волновался за японцев.
Люба рассмеялась:
-Я такая ужасная?
-Ты рыжеволосый катаклизм.
Она улыбнулась:
-Наверное. Я после Припяти поеду туда… Слушай, а никак нельзя отложить твои дела?
Я покачал головой:
-Никак…
-Жаль, - она помахала сорванной еще в лесу веточкой. – Я придумала отличное фото. Там на стенах черные силуэты детей нарисованы. Ты бы классно смотрелся рядом с ними…
Люба бросила веточку в озеро, покрытое толстым слоем ряски. Она так и осталась лежать на светло-зеленых листочках.
Говорят, она действительно поехала в Японию. Еще передала мне подарок: черную блестящую дощечку с серебряным пауком. От этой дощечки пахнет уксусом, почему-то.
Больше о Любе я так ничего и не слышал. Думаю, она не пропадет. Она девчонка сильная. Серега рассказывал, что в 16 она траванулась чем-то из-за парня… Но это, скорее, недоразумение. На самом деле, она очень сильная.
Я докуриваю и отбрасываю сигарету в сторону, сразу поворачиваясь обратно к дому. Как уголек упал на землю, я не увидел.