Смена только перевалила за половину, а двигаться в кадре уже не было сил. От приклеенной улыбки болело лицо. Слепящая лампа резала глаза. Можно, в принципе, сделать подсветку слабее, но тогда мемберы жалуются, что им ничего не видно на мониторах, и требуют чуть ли не влезть в камеру задницей. Проще терпеть…
Недосып взвинчивал нервы, нагонял истерику. Девушке, сидящей перед видеокамерой в комнате расселенной питерской коммуналки, хотелось сейчас только одного:  распотрошить окружающие ее компьютеры и диванчики, разбить мониторы, разломать стеллаж с одеждой, сорвать со стен яркую обивку и поджечь все это, чтобы полыхало как большой пионерский костер. Работать предстояло до шести часов утра, а стрелки настенного циферблата вращались так медленно, что уже от этого одного можно было сойти с ума.
Во фри-чат вошел новый посетитель. Не отводя взгляда от объектива камеры, Аня начала набирать на клавиатуре приветственную фразу. Руки двигались автоматически, губы растянулись в условном рефлексе — наверное, сейчас треснут. Она уже выпила свой энерджи-дринк, но совершенно никакого прилива энергии не ощутила. В пересохших от бессонницы глазах продолжало двоиться, отчего казалось, что штатив стоит криво. Аня протянула руку и поправила камеру. Потом вернулась к чату. Пробежала глазами написанное и дернулась, как он электрического разряда.
«У МЕНЯ ЗАДЕРЖКА, ТВАРИ! Я НЕНАВИЖУ ВАС! И НЕНАВИЖУ СВОЮ РАБОТУ!»
Блин. Такими «опечатками по Фрейду» можно нажить себе крупные неприятности. Она отдернула палец от клавиши enter, воровато стерла крик души и настучала то, что, собственно, и собиралась:
«Привет, бэйби».

Бэйби. Аня мрачно хмыкнула. Какой он, к лешему, бэйби. Очередной средний американец с пивной бочкой вместо живота, мешающей ему видеть собственный член. А может быть, угреватый студент, которому не дают девушки. Или престарелый эротоман. У большинства из этих интернет-страдальцев прибор даже не стоит как следует, поэтому перед тем, как заплатить кредиткой за приватное шоу, они долго кружат стервятниками в общем чате, умоляя показать сначала что-нибудь бесплатно: задницу, грудь, ступни ног (нужное подчеркнуть). Каждый думает, что если у него есть деньги на счету, то девушка перед камерой сразу должна начинать лизать ему пятки. Все эти сетевые дрочеры любят рассказывать о своей щедрости, но на самом деле удавятся за копейку: если у них нет эрекции, то в приватный чат они не полезут. Не-ет, они прекрасно помнят о посекундной тарификации и не хотят тратить лишнего. Они будут долго и нудно расспрашивать тебя о личной жизни, о стране, в которой ты живешь, о погоде за окном… А когда ты устанешь улыбаться и заявишь, что у тебя нет времени на пустые разговоры, намекнут, что, во-первых, им хочется узнать тебя поближе, а во-вторых, они хотели бы получить за свои деньги нечто большее, чем позволяют установленные на сайте правила. Нечто особенное. Все они хотят чего-то особенного. Ведь каждый из них считает себя Самым Лучшим Парнем. А Самые Лучшие Парни не валяются на дороге. Для них надо делать небольшие уступки, быть покладистой и любезной, иначе они обидятся и уйдут тратить свои деньги к другой модели или на другой сайт.

«Мне трудно возбудиться, глядя лишь на твое лицо, — сообщают они тогда. — Ай нид хэлп, иначе ничего не получится. Давай, бэйби, зажги во мне огонь, сбрось с себя одежду, и всё будет тип-топ! К тому же, я должен убедиться наверняка, что ты не уродина, что у тебя всё в порядке с твоими интимными частями! Я имею право знать, за что плачу, слышишь?»
Ты говоришь им, что это против правил. Что твои полуобнаженные фотографии есть в разделе bio в твоем личном профайле, и они их наверняка уже видели, иначе бы просто не пришли к тебе в чат. Но такая отговорка их, разумеется, не устраивает. Они всегда готовно отвечают, что правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Они плаксиво напоминают, что личные просьбы Самых Лучших Парней похеривать некрасиво. Они упрашивают пойти им навстречу, они поют о необходимости установления взаимного доверия, они хитрят, юлят и настаивают. Они упорно не желают быть «как все посетители», они уверены, что с тобой можно договориться о льготных условиях. Скидки — это то, что им нужно. О, у Самых Лучших Парней может плохо стоять перец, но с арифметикой у них всегда всё окей! Они будут снова и снова талдычить, что хотят сперва увидеть тебя голой и как следует возбудиться, а когда палка начнет распирать трусы, то, так и быть, они пойдут в «приват». И, конечно же («of course, надейся и верь, дорогая»), отблагодарят тебя за отзывчивость: просидят в приватной комнате не меньше получаса, исправно платя за удовольствие по два бакса в минуту. И тем, кто сомневается в их искренности, должно быть стыдно, потому что Самые Лучшие Парни никогда не обманывают.
Доводы могут звучать логично. Они могут звучать очень логично. И всё же поведется на эту брехню только наивная дура. Потому что, как правило, ни у кого из этих красноречивых уродцев нет денег. Вот так вот: регистрация есть, имя есть, а на счету пусто. Хватило когда-то кредитов, чтобы зарегистрировать себе имя и пару раз передернуть шпингалет на сетевую порномодель — а потом деньги кончились, и чао бамбино. И вот они ходят с тех пор, клянчат, надеясь уломать тебя на стриптиз во фри-чате, потому что там они могут видеть тебя бесплатно. Они часами раздевают взглядом твое недостижимое изображение в окошке, и у них текут голодные слюни. Они выдумывают жалостливые истории о кредитке, украденной неизвестными злоумышленниками. Прикидываясь богачами, меняя имена и манеру общения, они снова и снова мозолят тебе глаза своими настойчивыми просьбами. Покажи попку, приспусти лифчик, повернись задом. Пожалуйста. Ну пожжжааалуйста. Тьфу. Бэггеры, одним словом. Хорошее английское слово, вполне отражающее суть. А по-нашему — лошье. Халявщики.

Нет, ну есть, конечно, идиотки, которые верят убеждениям Самого Лучшего Парня и идут ему навстречу, но итог обычно всегда один: Парень возбудился, Парень кончил, Парень смылся не прощаясь. Все они в глубине души жмоты, падкие до халявы, и большинство тех, у кого есть деньги, тоже не упускают возможности срубить «клубнички» на шару. Наличие денег вовсе не говорит о добропорядочности человека. Чаще наоборот. Это ведь не старая добрая проституция, предполагающая доступ к физическому телу, нет — это виртуальное общение. А сутенеров, которые будут вышибать из забугорного обманщика обещанные деньги, в интернете не водится. Эй, девочка, ты все еще веришь в людей? Тогда что ты делаешь на этой работе? Ступай домой, к маме.
«Помаши мне, сладкая», — написал кто-то из засранцев, сидевших в бесплатном чате. Какой-то Josh. Мембер или бэггер? Хрен разберешь, они с виду все одинаковые, только халявщики чаще пишут свои требования заглавными буквами — очевидно, думают, что так солидней… Этот капслоком не пользовался. Значит, есть вероятность, что возьмет приватный чат. Ладно, так и быть — Аня устало махнула рукой в камеру. Прошло, наверное, секунд пятнадцать, прежде чем ее масштабированный двойник в углу монитора повторил движение. Аня скорчила гримасу. Изображение снова отреагировало с задержкой.
— Нэт тормозит дико, — крикнула Аня.
— Ага, — отозвались хором из кухни Маша и Татьяна. — Мы даже работать сегодня не стали. Может, Руслан наконец почешется и протянет оптоволокно. А то достал уже завтраками кормить.
— Хорошо некоторым…

Скрипнув зубами, Аня закрыла окно, загрузила сайт снова и перелогинилась. По мере того, как в пустой фри-чат набивались дрочеры с экзотическими именами, пришедшие пооблизываться на девочку в клетчатой школьной юбке, ей делалось всё хуже и хуже. Тяжелая дурнота наползала на сознание. Что делать? С каждым днем халявщиков становится больше, зарабатывать всё труднее, а недельный план — 500 гринов. Не выполнишь — выгонят к чертовой бабушке, и снова придется штудировать газеты с объявлениями. Руслан, хозяин студии уже два раза намекал, что у него есть на примете модели поперспективнее. Это значит такие, которые ради заработка готовы запихнуть себе в задницу арбуз. Соперничать с такими трудно, только найти их нелегко, и к тому же они чаще всего не могут связать по-английски двух слов. Но с Русланом не поспоришь. Он обнальщик, переводит виртуальные деньги в наличку, и именно к нему стекаются все заработанные моделями доллары. Обнальщик для порнодевочек одновременно и царь и бог. Захочет — пожалеет модель, захочет — пошлет на хрен, никто ему не указ. Захочет — может вообще всех кинуть и исчезнуть с деньгами, такое уже бывало… А она устала мотаться туда-сюда. За год сменила три студии, и везде какая-то лажа: то зарплату не выдадут, то интернет тормозной, то начальник, как здесь, — глухое к чужим проблемам полено. Обнальщики обладают правами на сетевые имена моделей — все эти SuperSexy, NaughtyGirl и прочие там RussianLolita, а раскручивать каждый псевдоним надо не один месяц. Если сменить сейчас место работы, то потеряются с таким трудом прикормленные мемберы-«постоянники». Опять придется регистрировать новое, никому не известное имя, а это значит, первое время доходов вообще не будет. Она просто не может на это пойти. Она и так на грани. Еще чуть-чуть — и сорвется. Наложит на себя руки или возьмет спички — и гори, пионерский костер...
Дома никто не ждет. Родители спят на кладбище. Школьные друзья навсегда исчезли после «последнего звонка», а единственная университетская подруга Алла не разговаривает с ней с тех пор, как между ними встал Толик. Теперь нет и его. Некому больше пожаловаться, поплакать в плечо, не с кем растворить тоску в постельной схватке: на пятый день задержки Толик собрал свои пожитки и втихую умотал в родной Кронштадт. А может, к Алле... Уже неделю от нищего студента никаких вестей. Собаку, разумеется, оставил ей. Может, испугался, что она денег на аборт потребует? Трус и дурак. Сколько Аня знала Толика, столько же покупала ему сигареты и жетоны на метро. Ну к чему было устраивать это идиотское бегство? Особенно сейчас, когда ей так нужна поддержка!
Денег нет. В рюкзаке — «единый» проездной и горсть мелочи, которой хватит лишь на электричку до дома. Ни пожрать, ни попить, да и все равно за вторым дринком хрен выскочишь — надо сначала закрыть все сайты, чтобы камера не транслировала пустое место, а потом снова придется открывать. Геморрой невыносимый. Она и в начале-то смены все пароли путала… Двое суток без сна. Еще сутки, и она сдохнет сама, без всякого Егора.

Егор. Откуда, откуда еще он взялся на ее голову. Рыба-урод, рыба-гигант, такие не живут на ее пескарином уровне, они из другой реальности, разгоняют вечную придонную тьму своими проблесковыми маячками, пожирая себе подобных; ну как же ее угораздило так вляпаться… Неделю назад шла со смены — сомнамбулически передвигая уставшие ноги, снова ни хрена не заработав, жалкая, раздавленная, в вечных мыслях, чем покормить Спайка. Даже чертова задержка ее в тот момент беспокоила меньше, чем голодные собачьи глаза. Пока отца не угробил окончательно пивной алкоголизм, она еще могла слушать Глюкозу, у которой был точно такой остроухий любимец, жить, не думая о завтрашнем дне. Готовиться к поступлению в университет, тусоваться в общаге с первокурсниками. И принимать от бывших парней-идиотов живые подарки. Теперь ей нечего было есть самой. В животе навечно поселилась растворимая лапша. Отощавший доберман в положение не входил и «Экспресс» за два рубля жевать отказывался. Он продолжал молча сносить голодовку, обещая вскорости протянуть ноги, но отдать его было решительно некому.

В одном из переулков, попавшихся по дороге, Аня остановилась и сунула озябшую руку в карман, чтобы сменить надоевшую радиостанцию в плеере. Сквозь треск помех услышала надрывный вой гудка и не сразу поняла, что очередной ступор застал ее прямо посреди узкой проезжей части. Пока она просыпалась, как компьютер выводимый из режима «sleep», сбоку вдруг что-то… Огромное, поднимающее ветряным дыханием волосы… Промелькнуло ртутной каплей… Взвизгнуло режуще. Протерлось, скрежеща. Ударило веско и гулко, словно на стальной сейф разом обрушилась сотня кувалд. Где-то там. Очень громко. С хрустом.
Ой, подумала она. Ой-й…

Девушка медленно повернулась, чтобы так же медленно осознать: с этой проблемой ей не справиться. Никак. Никогда. Только бежать. Бежать без оглядки. Но бежать уже не было сил, ноги намертво вросли в асфальт. Одеревеневший палец нажал на «стоп», выключая радио. Рот раскрылся и из него выпала жвачка. Минотавр настиг ее в лабиринте каменных улиц.
В глубине большого серебристого внедорожника, влипшего безразмерным, вздувшимся как консервная банка капотом, в зеленый киоск с надписью «Продажа проездных билетов», кто-то слабо копошился. Аня посмотрела. Под побелевшим, ввалившимся частично внутрь лобовым стеклом дергалась подушка безопасности и слышался мат, — там кто-то барахтался. Разбуженным младенцем орала сирена. Она подошла ближе и прочла. «Range Rover Sport». Внимательно посмотрела на проблесковые маячки, мигающие с крыши холодными синими лампами. Всё это о чем-то говорило, но липкий страх мешал думать. В животе что-то екало раз за разом. Пустой желудок активно сокращался.
Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем боковая дверца открылась, обнажив кожаное нутро, и на асфальт спрыгнул огромный, плотный, как Кинг-Конг, пассажир. Не вполне русское лицо его украшали очки без оправы, гладко бритая — очевидно, начавшая рано лысеть — голова блестела с одного бока бегающими тусклыми отсветами синего. К широкой как парус бежевой рубашке прилипло что-то бледно-зеленое. В холеной волосатой лапе он держал надкушенный гамбургер.
— Аннушка, я гляжу, уже пролила масло? — сказал он светски, глядя ей под ноги. — Надо же, как мы поскользнулись…
Акульи челюсти сомкнулись, хороня остатки гамбургера, и Аня поняла одновременно две вещи. Первое: к рубашке великана прилипла выпавшая из гамбургера половинка огуречного кружка. И второе: она описалась.
— Хорошая рубашка была, — вздохнул Кинг-Конг, щелчком сбив огурец на асфальт. — А ты… вот…
Зеленоватый просвечивающий полумесяц с отпечатками зубов шлепнулся рядом с лужицей, натекшей вокруг Аниных ботинок. Ногам стало холодно. Она понимала, что обязана что-то ответить, но горло забил какой-то волосатый клубок, и столбняк продолжал делать из нее восковое изваяние работы мадам Тюссо, — маленькое, блестящее круглыми стеклянными глазами, понимающее с отчаяньем, что его, кажется, сейчас исключат из музейной экспозиции. И никто ничего не узнает, потому что улица будто вымерла — даже метро откроется только через полчаса.
Водитель, приземистый крепыш с кривыми ногами, наконец-то справился с подушкой и вылез наружу с противоположной стороны джипа, полностью за ним исчезнув. Присвистнул. Выматерился.
— Миша, — поморщился Кинг-Конг, — ну что ты как сантехник после смены. Вечно из тебя твои Люберцы лезут…
— Да там вся краска, на хрен… Бля… Я не знаю просто. Егор Валентиныч, гайцов? — водила обошел авто и достал мобильный. Не оборачиваясь, Кинг-Конг дал вялую отмашку ладонью.
— Зачем гайцов. Не надо гайцов. Мы без них…

Он сделал шаг вперед и заглянул девушке в глаза, словно энтомолог, с интересом склонившийся над микроскопом. Пригвоздил глубоководными рыбьими зрачками. Навис огромной своей тушей, отнимая фонарный свет. Вот тут запоздалый ужас наконец-то прорвался из Аниной головы в живот, обдал внутренности холодным кипятком, ноги подкосились, и Аня осела на асфальт, ненадолго потеряв сознание.
— …Давай, давай, подстели, только в темпе, — подбадривал кого-то Кинг-Конг, обнаруживая легкую гнусавость в голосе. Его визави бурчал в ответ что-то про новые чехлы. Открыв глаза, Аня обнаружила себя в устрашающего объема салоне. Под ягодицами хрустел полиэтилен. Кошачьи завывания сирены больше не сотрясали предрассветный воздух. Через открытую дверь было видно, как очкастый Егор Валентинович дает какие-то наставления крепышу, угрюмо переминавшемуся у искореженного джипа. Водитель прибывшего авто, в которое ее посадили, напряженно курил на своем сиденье. Слева от руля Аня рассмотрела замысловатый пульт, усыпанный рядами кнопок. В верхней части пульта горела карта района с красными линиями дорог. Устало бормотало радио: страдающий насморком диджей явно хотел спать и громоздил какую-то нудную околесицу, время от времени ему нетрезво подвякивал дозвонившийся слушатель, которому не терпелось заказать песню «для друганов из Колпино».
Хлопнула дверца — Кинг-Конг уселся рядом, сунув за спину, к заднему стеклу, пустой пакет из Макдональдса. Аня машинально оглянулась: среди нескольких таких же пакетов почивали бейсбольная бита, барсетка и томик Булгакова.
— Люблю Михаила Афанасьевича, — доверительно поделился проследивший ее взгляд Кинг-Конг. — Вообще люблю читать. Хотя не все мои… ммм… коллеги меня, эгм, понимают. Темный, необразованный народ. — Поправив очки, неторопливо полистал паспорт, еще недавно лежавший в ее рюкзаке: — Бабенко, значит, Анна Вячеславовна. Анна, значит… Аннушка. Прав, прав был классик. А меня Егором звать. Фамилия, однако, вовсе не Берлиоз.
Он небрежно сунул паспорт в нагрудный карман испорченной рубашки, одна мысль о цене которой бросала Аню в пот. Именно эта будничная легкость, с которой незнакомец лишил девушку документа, наконец-то заставила ее язык отлипнуть от пересохшей гортани.
— К-куда вы меня везете?..
— Как куда, — добродушно удивился Егор, — твою квартирку смотреть. Надо же как-то… Ну, сама понимаешь, да?..
Аня попыталась заплакать, но у нее не получилось. «Почему-то всегда плачется не тогда, когда это нужно, вот ведь дерьмо какое», — подумала она с тяжелым отчаяньем. И, помолчав, покорно произнесла:
— У меня… частный дом. Свой. В Вырице.
—  Сашок, ты слышал? Вези. Только нормально вези, а то эта вся автоматика сраная, вишь, слова доброго не стоит. Вместо того, чтобы прохожих по-честному давить, киоски сносит. Куда это годится, а? — Кинг-Конг поцокал языком.
Водитель почесался:
—  Вырица… Это ж километров шестьдесят от Питера.
—  Ну вот и прокатимся. О вечном подумаем. Не всё же в городе торчать, надо когда-то и природой любоваться, воздухом дышать. Хотя ты, Сашок, в центре живешь, тебе не понять…
Шофер молча выслушал, кивнул зеркальцу и выбросил в окно окурок. Девушка зажмурилась и начала молиться про себя, жалея, что в детстве так и не приняла крещение.

(продолжение следует)