Наша память абсолютно неизбирательна. Причем напоминает мне корзину хуятора: такая же захламленная мусором, дешевкой, понтами, соплями с редкими вкраплениями падонковского понимания и проявления жизни.

Иногда вспоминается (а с возрастом это просто песдетс как часто) такая херь, что аж в яйцах щемит от стыда и желания стереть эту страничку из памяти…Причем все это на фоне нормальной жизни, даже пазетива каково-нибудь.

Сидели с другом-падонком у костра, песдели за жысть, пили кто - что, я - вино, он – пиво. Редко отмахивались от незлых и еще полуживеньких комариков. Наступила та стадия опьянения, когда не хочеццо добавлять – и так хорошо.
И вдруг…Блямс…Вспышка…И, как наяву, первое признание в любви девушки…Что к чему. Нахер эти сопли здесь-и-сичас…Но вечер потерян, убит ненужным, никчемным воспоминанием о вещи, которая даже не должна была запомниться.


Мы – соседи по подъезду. Ей шестнадцать. Мне пятнадцать. У меня были только попытки «проникновения первого рода» в женщину. У неё…Скорее всего не было никого у неё, но в то время это не волновало меня, так как девочка мне активно не нравилась. Она была отличницей, занималась музыкой, постоянно была примером для меня, приводимым мне моими родителями. И очкариком она была. Сильно очкариком. Где-то минус четыре.

Приходила ко мне регулярно якобы «подтягивать математику и поправлять русский». На самом деле активно подтягивала при мне трусики через халат с характерным щелчком резинки и поправляла лифчик, которому даже не за что было зацепиться. По её уходу я проветривал комнату от мускусного запаха, которым соседка просто заполняла всю комнату.

И вот в один из вечеров «занятий», когда она пришла ко мне в юбке и топике, я понял – быть беде. Она сначала театрально познакомила меня с произведениями лучших зарубежных писателей, типа Шекспира, прочитав пару признательных в любви моно- и диалогов. Потом приступила к стадии активного овладения предметом своих мечт – тоисть мной, бля. Она брала меня за руки, пыталась смотреть в глаза, вернее, даже смотрела, только я убегал…

Мне было ужасно стыдно. Мне было неприятно. Я мямлил что-то несусветное, напоминающее блеяние или мычание травоядного животного, я пытался убрать из её рук свои потные, дрожащие руки, пытался вернуть в свою орбиту бегающие глаза. И я, набравшись непонятно чего, сказал: «Прости – у нас ничего не получится». Эту фразу я где-то слышал, или читал…


Сейчас мне много лет.
На это прошедшее давным-давно действо я гляжу с сожалением. Я сожалею, что это никогда не вернется. Что всего, что было, не исправить. Сейчас я знаю, что можно было бы сделать и как поступить. Сейчас я могу (по-настроению) и приласкать и нахуй послать любое страшилище женского роду-племени. Сейчас я понимаю, что двигало ею в её желании и двигало мною в моём нежелании.
Но постоянно, с тех самых пор, меня преследует одни и те же чувства – чувство сожаления о несбывшемся, чувство неудобоваримости происходящего и чувство глубокого неудовлетворения прошедшим…

Я постоянно живу в прошлом, живя в настоящем.
Я ощущаю себя пассажиром общественного транспорта, который подбежал к остановке и увидел, что его автобус - ушел.
И одновременно я ощущаю себя тем человеком, который пишет номера маршрутов в задней части автобусов, чтобы опоздавшие пассажиры прочувствовали себя в полной мере идиотами…