Лето было очень жарким. В такие дни бездомные собаки живут, высунув язык, и дышат раз в десять чаще, от чего жизнь свою они проживают гораздо быстрей, чем люди.
От жары спасались по-разному: те, что без комплексов или просто пьяные, отмокали в фонтанах. Другие тащились через весь город в поисках более или менее чистого водоёма. Находились и такие, кто, уподобляясь собакам, то есть, высунув язык и проклиная липнущую к телу рубашку, проживал свою жизнь с утра до утра следующего дня. Делали они это пусто и бездарно: пили целыми днями ледяную воду, а по утрам хрипели в трубку, что "простудились и жара уже совсем достала".
Жара вообще достала всех, от служащих банков до их грабителей. К тому же, у первых сломался кондиционер, а вторым казалось абсурдным в жару надевать шерстяные маски на и без того нагретую голову.
Конечно, в такую погоду лучше всего разлагаться на берегу какого-нибудь убогого московского водоёма, но это, как и все остальные подобные занятия, отнимает слишком много сил у живущих в пределах Садового кольца.
От жары иногда казалось, что время то ли стояло, как цветущая вода, то ли двигалось, как участник броуновского движения, причём направление этой бессмысленности определить было невозможно, да и не к чему.
Например, когда у вас летнее похмелье, то время, скорее всего, стоит на месте, двигаясь настолько стремительно, что вы этого просто не замечаете.
Если же, наоборот - вы в угаре, то жизнь сгорает со скоростью вполне сопоставимой скорости света. Это похоже на то, как горит сигаретная бумага на ветру: быстро, красиво и бессмысленно...

Тем летом, как сейчас помню, тусклым московским утром в "О.Г.И.", мой друг сказал мне, что у него нет души.
Сначала я не понял, что он имеет в виду - подумал, что он потек мозгом или просто тупо пошутил.
Потом я понял, что он говорит правду, причём безо всякой иронии в голосе. Он говорил это настолько серьёзно и холодно, что мне стало как-то не по себе от этого голоса, настолько неестественно и несвойственно ему он звучал. На секунду мне даже показалось, что это сказал лысый мужчина, который сидел за соседним столиком. Но, увидев пустой, и, в тоже время, тяжёлый взгляд Михаила, я понял, что это сказал именно он.
Первое, что пришло мне в голову по поводу того, что сказал Мишка, было примерно следующее: "Это неправильно: человек, у которого нет души, не может так спокойно об этом говорить - он должен постоянно метаться, искать себя, покончить собой, наконец..."
Но потом до меня дошло, что Мишка ведёт себя абсолютно нормально, вполне адекватно своему состоянию и настроению. Просто он не может вести себя иначе.
"Понимаешь, когда нет души, ты вообще никакой. Это похоже на то, как тебе нерв выдрали из зуба и ты постоянно лижешь это место языком, ни хрена при этом не испытывая".
Самое страшное, что я не понимал Мишку.
"У человека не может не быть души" думал я тогда. "Ведь душа это... твоё сознание, воля, что ли..."
"А вот и нет!" - ответил мне Мишка и затянулся, да так сильно, что я увидел, как загорелся фильтр его сигареты. При этом я заметил, как расширились его зрачки, видимо, от боли, которую испытывали лишь его обожжённые губы. Это, действительно, было страшно, потому что он даже не дёрнулся, даже не пошевелил ногой, как он обычно это делает когда ему плохо.... только расширились его зрачки.

- Как же ты живёшь, Мишка?
- Я... я просто рефлексирую. Вижу какие-то вещи, осознаю их и всё. Холодно обрабатываю информацию, живу только своим телом. Всё что происходит со мной, происходит лишь благодаря моему организму. Вижу дерево, отмечаю про себя "дерево" и иду дальше. Собаки в таких случаях мочатся, а я просто иду дальше.
- Но ведь раньше, раньше-то у тебя была душа?
- Этого я не знаю... Может быть, но, скорее всего, нет.........., потому что ничего в моей жизни не изменилось с тех пор, как я это понял. Я такой же, каким я был лет десять назад. Просто я понял это и всё.
- Как же это произошло? Осознание того, что у тебя нет души. Ведь теперь ты уже не человек. Ты.... ты что-то другое!
- Да, ты прав... Я чувствую себя абсолютно другим. Несколько чужим... хотя почему чужим, ведь я абсолютно не изменился. Тот день вообще нельзя было назвать каким-то необычным. День похожий на все остальные. Я сидел на Гоголевском бульваре пил пиво и смотрел на людей. Сравнивал их с собой, пытался понять, что движет их по жизни. Потом я вдруг почувствовал какую-то пустоту во всём этом. В этих людях на бульваре, в себе, и тогда я понял, что нет у меня души вообще, и, видимо, никогда не было.

С этого момента, будучи шокированным его признанием, я вообще потерял нить нашего разговора. Стал думать о том, как долго я знаю Мишку, как мы раньше общались, как проводили время. Он был старше меня на три года и, возможно, был моим лучшим другом. И тут, в один момент, он стал мне абсолютно чужим, непонятным и пустым человеком. Я понял, что не хочу даже слушать его.
Я отпил кофе. Оно было уже холодным и совсем не вкусным, как и само "О.Г.И." - враждебным к своим посетителям. Немного резиновым на вкус и настолько чёрным, что мне казалось, я пью свет из чёрной дыры, который она не выпускает и сжимает до жидкости. Мне стало не по себе, и я затянулся сигаретой. По-настоящему страшно, оттого, что я не знал, как мне относится к происходящему, жалеть его или бояться?
Пора было кончать этот разговор. Он высасывал из меня всю энергию, как вампир. Резко захотелось в туалет и заныла голова.
Я стал массировать виски, потому что она стала неприятно сжиматься от каждого произнесённого мною слова. Слегка подёргав нижней челюстью из стороны в сторону, я успокоил неприятные болевые ощущения. Своеобразная зарядка.
Мишка тоже сидел молча и, склонив голову набок, куда-то смотрел. Силясь, но не в силах что-либо прочесть в его пустом лице, я стал смотреть на него просто так.
В такой внешности вы бы никогда не разглядели ничего интересного, но он всё равно бы вам понравился, причём с первого взгляда. Это губило многих людей, которые знали его. Видимо, вся штука была в том, что он был им нужен, а они ему нет.
{Даже сейчас я не могу про него сказать: "он хороший человек", но он всё равно был и остается моим лучшим другом.}
В том, как я теперь смотрел на него, как впился в его лицо своими глазами, было что-то от недоверия и страха, но я, действительно, не мог понять, в чём дело, что произошло...
Это гудело и потело в моей похмельной голове. Я не испытывал ничего, кроме замешательства и страха, к человеку, который, делая вид, что не замечает этого, продолжал смотреть в сторону, теперь уже вполне конкретного, лысоватого мужчины с седой бородой, в очках, читавшего дурацкую чёрную книгу.
("Время Рожать" (значилось на обложке) Виктор... (Боже мой, меня сейчас стошнит от этой фамилии)
- Слушай, а зачем ты мне это сказал?
- Не знаю... Мне показалось, что тебе стоит узнать об этом, - он всё ещё смотрел на этого козла.
- Понимаешь, я думаю о том, каково тебе осознавать такое, но у меня ничего не получается... и это меня здорово мучает.
- Это действительно бесполезно... - разочарованно сказал он себе куда-то под нос так, что я сумел это расслышать.
Он опять замолчал и я понял, что больше нам говорить с ним не о чем. Пора было уходить, а у меня, как назло, не было сил уйти прямо сейчас.
От бессилия я заказал ещё кофе.
Удивительно сильно разболелась голова, теперь она как будто стала трещать по швам. Хотелось даже забить в неё гвоздь, лишь бы хоть как-то унять эту боль. Кофе не помогало, а только усиливало эту нудную, но уже сдавливающую боль.
Я выпил небольшую таблетку обезболивающего и запил её. Во рту осталась резиновая горечь и гуща, с таким же противным, но уже обезболивающим привкусом. Меня чуть не стошнило.
- С тобой всё в порядке? Ты как-то резко побледнел.
- Не знаю. То ли кофе ужасный, то ли со мной что-то не так... Наверное, мне стоит пойти домой.
- Мне выйти с тобой?
- Нет. Не надо... мне близко.

..............
Когда я вышел из "ОГИ" было уже четыре часа дня.
На улице воздух оказался ещё более сухим, чем внутри. Я даже хотел вернуться обратно, выпить какого-нибудь сока, но передумал. Там сидел Мишка, а с ним мне совсем не хотелось сейчас видеться. Думаю, именно из-за него мне и стало плохо.

Машины ехали только в одну сторону, троллейбусы же, как это ни странно, качали своими рогами в обе, что не могло не вызвать в моей пустой голове какую-нибудь мэд-теорию, но вместо этого я решил представить себе, что значит не иметь души.
У меня ничего не получилось. Это что-то из разряда четырёхмерного куба или вечности - представить себе это практически невозможно.
Мне стало грустно...

Потом мне надоело думать и я вспомнил о девочке Тане.
Вчера я встретил её по пути из института домой и, как только она сказала мне "Привет?" я, небрежно бросив ей "Я спешу", неуклюже ускорил свой шаг. Наверное, я был сконфужен её неожиданным появлением и воспоминаниями, которые тут же нахлынули на меня. Нужно ли уточнять, что это были за воспоминания?! Здесь я впервые доверюсь тебе - извращённый человеческий разум.
На самом деле в этом нет ничего удивительного, в том, как я поступил с ней. В конце концов, я не люблю её, а люди порой очень брезгливо относятся к тем, кто испытывает к ним более сильные чувства, чем они сами. В итоге, при нашей следующей случайной встрече девочка Таня лишь приветливо улыбнётся, причём улыбку эту, ты, вряд ли когда-нибудь в силах будешь забыть.

Люди, с которыми мы расстаёмся, забирают с собой часть нашей души, взамен оставляя лишь воспоминания, которые являются неотъемлемой частью их самих. Таким был Мишка, такой была Таня и много кто ещё. Такими, может быть, будете и вы когда-нибудь. В этом нет ничего плохого или хорошего, просто так бывает и от этого никуда не деться, потому что каждый из вас когда-либо забывал, терял друзей, своих любимых, не хочу говорить о родственниках, в этом я ничего не понимаю.
Особенно часто вы расстаётесь с людьми летом. Это происходит порой ненадолго, но в этом-то вся штука: они чертовски нужны вам, причём именно сейчас, сию секунду, "я хочу тебя спросить" и так далее.
А их всё нет и нет, в телефоне длинные гудки, голоса полузнакомых людей, на вопрос: " когда он(а) вернётся?", ответствующих: "Обещал(а) вернуться сегодня вечером, но, скорее всего, (уж я-то его(её) гада(ину) знаю!) будет завтра утром". И вот вы уже бродите по улицам в поисках приключений или в надежде встретить, хоть какого-то знакомого.

2

Самое ужасное летом - это сон. Мухи, липнущие своими микроножками к вашему раздраженному телу. Духота и вы, скинув одеяло, открываете окно. Свежее не становится, а мухи теперь вообще повсюду. Ладно, вы со скрипом натягиваете одеяло, но теперь из открытого окна до вас доносятся звуки будней Москвы. Это становится поистине невыносимым, вы готовы почти на всё... А вставать так не хочется, что...
В общем, промучавшись часа полтора вы встаете, потому что звонит телефон.
- Это я.
- Ах, ты, я узнал тебя. - (Боже, кто это?)
- Как жизнь?
- Н-н-н-нормально....
- Это хорошо. Слушай, как у тебя со временем? Есть ли на сегодня, так сказать, планы?
- М-м-м. У меня всегда есть время и нет планов. Может быть, у тебя что-то есть?
- Есть. Можно пойти на карнавал.
- Куда? Какой ещё карнавал?
- Да я и сам не знаю, но, говорят, там будет отлично.
- Хорошо...., во сколько и где?
- Лучше заезжай ко мне, морально подготовимся и поедем вместе.
- Тогда я поползу в душ, ты меня вообще-то разбудил. Пока...

Трубка пищит и в течение пяти секунд, пока она светится в темноте непроснувшейся комнаты, я пытаюсь оценить свою готовность к походу на карнавал. Вроде как всё в порядке, и причин, по которым я должен пропустить это действо нет, но...
Я иду в душ, завтракаю кофе, одеваю более или менее свежую одежду и еду.

Москва удивительный город. Он, наверное, самый нескучный и непредсказуемый из всех, в которых я бывал. Не понимаю своих друзей, которые, как финны, тащатся от Питера, говоря о его особой атмосфере, хотя я ничего больше не слышал, кроме как историй о том как: " мы славно побухали в гостинице" или "какой он грязный, этот Петербург" и "там так легко достать траву". Не люблю я ваш Питер. Прямолинейный, чёрный, как сажа, его видно насквозь, он совсем не такой страшный и загадочно-мистический, каким хочет казаться. Просто наглая провинция, с замашками второй столицы.
Наверное, я слишком пафосен и зол, но я действительно не люблю этот город, столицу русского "рока".

Всё это, конечно, замечательно, но в моей жизни совсем нет сюжета. Череда каких-то пустых дней, одинаковых настроений, никаких планов. Всё на автопилоте. Я уже давно не спрашивал себя, хочу ли я этого, счастлив ли я, проводя всё своё время вот так, с этими людьми. И, наверное, бессмысленно себя об этом спрашивать, ведь я редко бываю с собой честен.
Да, точно. Вот так я и живу, от строчки к строчке, от лоскута к одеялу. И главное, мне совсем непонятно, чем всё это закончится. Все эти бесконечные, новые однодневные знакомства, переживания и мысли. Они может, не пусты по сути, но абсолютно никчемны по способу их применения. Разговариваешь с таким же, как ты, раздолбаем и рождается она - бесполезная мысль-идиотка, паранойя-идея, сущий бред, составляющий очередную мою жизнь. И это ежедневно долбит мой мозг как дятел, пока я еду.
В метро.

Я стою в вагоне и смотрю на девушку сидящую передо мной. Красивая. Умная. Со вкусом одетая. На мужчин, которые рассказывают о своих приключениях с подобными девушками в мужских компаниях, смотрят с уважением. Но мне такие не очень нравятся. Рядом с ними нужно двадцать четыре часа в сутки быть настоящим мужчиной, а я так не могу. Сказывается материнское (и отсутствие отцовского) воспитания. Про таких как я, говорят только психологи и то, если им больше не о чем поговорить. Слишком уж мы инфантильны и капризны, "неприспособлены к жестокой реальности этого мира". О Боже, меня понесло.
Девушка выходит на "Университете" и на её место садится другая.
Вот о ней я мало, что могу сказать вот так сразу, сходу, поэтому я всегда для таких случаев ношу с собой записку: "В моём сердце десять кеглей, вы сбили восемь из них." и телефон с именем.
Этот способ знакомства мне рассказал один мой друг. Я всё ношу записку с собой, в надежде хоть раз её использовать. Интересно, вдруг она позвонит мне. И какой у неё голос?
Продолжаю разглядывать её. Лицо интересное, южнославянского типа, смуглое. С таким небольшим правильным носиком и немного припухлыми губами. Высокий лоб, карие глаза... Ловлю себя на мысли, что давно не видел такой простой и в тоже время трогающей внешности, как у неё. Я всё смотрю и смотрю на неё, вот уже "Спортивная". Я быстро протягиваю ей записку, выпрыгиваю из поезда и не вижу, взяла она её или нет, мою записку. Вижу только её головку, такую нежно-наклоненную, как у Психеи.

Всё-таки я идиот. Зачем я сделал это так. Надо было самому с ней заговорить. Девушки не любят звонить сами, проявлять иннициативу. Правда, я тоже и всё-таки вдруг...
- Молодой человек, вы будете что-нибудь покупать или просто так здесь стоите? - продавец явно нервничает, за хот-догами большая очередь и я медленно вытекаю из толпы.

Мы сидим на балконе, тянем по кругу. Каждый по-своему, но с единственной целью - получить удовольствие. Просто, а главное абсолютно бесхитростно. Покурил и тебе обеспечены яркие переживания на пустом месте: горящая сигаретная бумага на ветру это действительно так красиво или мне только кажется?
- Не задавай себе этих вопросов. Они тебя напрягают. Расслабься и получи удовольствие. Твоя душа слишком напрягает тебя. Может, отдашь её мне?
- Зачем она тебе нужна, моя душа?
- Мне-то она нужна. Точнее, я хочу понять: нужна она мне все-таки или нет?
- Миша, перестань! Мне страшно... Не говори больше так. Мне, действительно, страшно. Это слишком жестоко. По крайней мере, не сейчас.
Я даже глупо как-то, от бессилия смеюсь, а он смотрит на меня, своими холодными, пустыми глазами и я чувствую, как что-то проникает в меня. Уже внутри меня. Щупает моё сознание, подчиняет мою волю и еле слышно урчит своим теплым голосом. "Расслабься, всё в порядке. Я заберу её на один денёк. Расслабься, всего один денёк и я верну её. Один денёк..." И я повинуюсь...

3

Удивительно..., холодно, что ли?
Нет, вроде нет.
Неуютно. Да, пожалуй, да.
Хочется сжаться в комок.
И ещё пить.
Иду в туалет. Отливаю.
Моя руки, замечаю в зеркале своё лицо. Бледное. Глаза стеклянные.
Значит, всё ещё держит.
Пошатываясь, бреду на кухню, попить.
В холодильнике холодная кока-кола. Пью большими глотками.
Жажды не утоляет, а только щекочет пузырьками щеки с внутренней стороны, то есть во рту, ...
то есть даже приятно,
то есть...
есть,
хочется есть...
Ах да...,
еда....
и уже светает...

Ем синтетический хлеб с "Виолой".
Не помогает, но всё равно жую, на автомате.
Лампа дневного света раздражающе жужжит над ухом. Ненавижу эти лампы, откуда они взялись у Мишки?
Выключаю свет.
Некоторое время сижу в темноте и слышу, как мои челюсти жуют. Характерный такой звук, как в мороз по снегу босиком...
...и линия горизонта на рассвете раскручивается как лента Мёбиуса.

Я не знаю, что со мной произошло, но чётко осознаю про себя, что это был bad trip. Причём не просто bad, а очень BAD. Я до сих пор не могу прийти в себя. Я какой-то ватный, отмороженный. Вроде как потерял что-то очень важное. Некую часть себя.
С другой стороны, ничего особенного не происходит, просто я не в струе. Мир существует, как и прежде, помимо меня, без моей помощи. Но если раньше я хоть как-то, худо-бедно подстраивался под него, то сейчас у меня ничего не выходит. Я как будто опоздал на поезд, причём на очень редкий рейс, который бывает только раз в месяц.

Вот уже второй день сижу дома. Кажется, что плохо себя чувствую. Из головы никак не вылезает тот разговор с Мишкой. Я, вроде как, начинаю его понимать. Буквально чувствовать то же самое.

Лежу в постели и нет никаких сил, чтобы встать. То есть силы есть, но нет воли. Да, именно воли, чтобы встать, пойти поесть, почистить зубы, вести хоть какое-то подобие нормальной человеческой жизни. Оказывается, лёжа в постели этого очень тяжело добиться.

Я читаю Сорокина. Мне сильно не нравится. Настолько, что хочется тошнить. "Голубое сало". Плохо. Такое чувство, будто он сам засунул мне в рот свою волосатую руку по самый локоть. Хочется блевать, я даже содрогаюсь, но ничего не происходит. Очень хреново, а главное - плохой текст, слабый. Абсолютно пустой. Может ли это хоть кому-нибудь нравиться? Автору хотя бы? Вряд ли. Сомневаюсь и кажется мне, что он руководствуется другими мотивами. Что-то типа: "Должны быть санитары, но должны быть и больные!" Сорокин - тяжелобольной. Только вот вопрос, неужели их так мало, этих больных, что ещё и Сорокин занялся этим неблагородным делом?! Неужели, ему не хватает вкуса? Или он просто идиот?! И то, и то - навряд ли, всё-таки человек он не самый глупый. Просто ему, наверное, так проще - писать откровенное дерьмо.
Книга заканчивается, и я с удовольствием откладываю её подальше. Не потому что мне понравилось, а потому что тошнить теперь больше не будет.
Смотрю в потолок. Чешется за ухом. Время тянется. Жизнь тянется. Тело вытягивается в струну и тишина. Ночь.

Ночь без снов.
Просыпаюсь от будильника. Случайно кто-то завёл, наверное. Я ведь уже давно никуда не спешу. Просто существую, помимо своей воли, повинуясь чьей-то прихоти. Жду чего-то.
Третьи сутки не выхожу из дома. То ли всё это время сплю, то ли, наоборот, так ни разу и не лёг. Мучаюсь, одним словом.
"Всё-таки нужно взять себя в руки и хоть что-то сделать. Ну, хотя бы включить телефон, для начала. М-м. Отлично. Теперь можно послушать музыку. "Radiohead" - у вас отличный вкус (с собой надо вежливо). А теперь примем ванну, в конце концов, мы ведь уже такие грязные. Погорячее, чтобы расслабиться по полной..."
Пока я намыливал левую пятку, а Том Йорк надрывался в "Like Spinning Plates", зазвонил телефон. Я услышал его не сразу, поэтому пришлось поспешить. Очень неприятно, скажу я вам, растянуться на полу. Ну, прямо как новорожденный жеребёнок из фильмов про дикую природу. Я даже рассмеялся собственной неуклюжести. В телефоне приятный женский голос, что может быть приятнее, после ванны:

- Здравствуйте, а можно Павла? - этот вопрос застиг меня врасплох. Хотя, раз я здесь живу, вряд ли по этому номеру будут искать кого-то другого. Звонят сюда, значит, ищут именно меня, так что всё в порядке.
- А...вы знаете, Павла нет дома сейчас, - нагло вру я.
- А вы не скажете, когда он будет? - стандартный в таких случаях вопрос.
- Обещал на следующей неделе, он сейчас в.... Испании.
- Очень жаль, - она явно не была готова к такому развитию событий.
Неловкая пауза.
- А он вам, зачем нужен? - спрашиваю уже я.
- Мы с ним вообще-то недавно познакомились, в ... кегельбане. Он просил меня позвонить по этому телефону. М-м жаль, что он вернётся лишь через неделю, я уезжаю послезавтра... - тут-то в моей, туманно догадывающейся голове, всё прояснилось. Девушка эта никто иная, как та самая девушка, которая мне так понравилась в метро. Тупо... сам всё испортил. А голос у неё действительно приятный, только вот пообщаться с ней так и не удастся.
Мы прощаемся. Я кидаю трубку и полчаса пялюсь на определитель, где высвечен её телефон. Смотреть на её номер, не в силах позвонить, это пытка, но я сам виноват. Не надо было играть в параноика. Может позвонить, объяснить ей всё...
А что всё? Что ты идиот? Нет, с этим уже ничего не поделать: ни с ней, ни с тобой.
Так и сидел я, голый и холодный, пока телефон снова не зазвонил.

- А-ль-лё? - спросил я нехотя.
- Привет. Это Мишка. Как жизнь?
- Херово.
- Что так? Болеешь что ли, - он был слишком весел и явно не соответствовал своему "бездушному" образу.
- Можно и так сказать, - сказал я после паузы, во время которой чесал ушибленное при падении колено.
В трубке как-то глумливо усмехнулись:
- А у меня всё отлично.
- М-да, - удивился я, - рад за тебя. Что-то случилось?
- В карты выиграл. Шутка. Просто, ни с того ни с сего, хорошее настроение.
- Тебе действительно везёт, а я вот, наоборот, скучаю. Уже три дня играю в затворника.
- Что же ты так. Влю-бился, что ли?
При слове "влюбился" он как-то растянул губы или мне показалось.
- Да нет. Просто плохое настроение. А ты сейчас где?
- Да. Я тут, поблизости. Могу зайти, если хочешь? Ненадолго.
- Ну, заходи.

Меня зазнобило и я быстро оделся. За окном был уже вечер, я налил чая и стал ждать.

4

В особо неприятные минуты меня тянет на откровенности.

Заметьте, вы не очень-то любите правду: её тяжело говорить, но ещё сложнее выслушать. Мы делаем всё что угодно, лишь бы избежать свидания с ней. Мы используем любую подходящую возможность, ради того, чтобы уйти от.... себя. Мы слушаем музыку, читаем книги, любим кого-то и сами не замечаем того, как уходим совсем в другую сторону, где нам не по пути с нашими собственными "я".
Мы всё прекрасно понимаем, знаем, как сложится наша жизнь наперед, потому что сами выбираем свой путь. Вспомните себя в детстве, как вы били чашки. Неужели, вы, хотите сказать, что, беря любимую мамину чашку, не знали, как в следующую секунду одним неловким движением превратите её в космическую пыль. Всё мы знали, но почему-то брали эту самую чашку и били её на глазах у изумлённых родителей,... мы ждали их реакции, как ученые наблюдают за подопытными крысами.
К чему я говорю это. Не знаю. Просто у меня такое настроение: хочется говорить, говорить, говорить...
Я подливаю себе ещё чая.
Слишком много всего произошло со мной за последнее время. Слишком стремительно и резко стал меняться мир, я за ним не поспеваю. Я только должен вам всем и никто мне, такая вот штука. Как хотите, так и понимайте это.

Гулял я недавно по Чистым Прудам вечерком, как обычно. Медленно так, иду, наслаждаюсь полумраком и полузнакомыми людьми. Рядом со мной идёт девушка, то есть только рядом, я с ней совсем незнаком. Тихая такая, тоже гуляет. Думает о чём-то своём. Мне интересно: что за девушка такая. Симпатичная и всё такое. Решил с ней поговорить. Подхожу. Она останавливается и очень пристально начинает меня рассматривать, как будто не я остановил её, а она меня. Долго сверлит меня своими большими глазами и тихо-тихо, таинственно так, шепчет: "Чики-чики.", как будто затвор автомата перещёлкивает. Такая вот охотница! До сих пор не спится .

Или иду я по улице, ранее утро, часов эдак пять. Народу ещё никого, только дороги поливают. Дворники в такое время ещё завтракают. Я абсолютно чистый. Решил опять-таки прогуляться, рассвет встретить, но, видимо, немного опоздал. Иду к мосту, оттуда обычно лучше видно. И вдруг, откуда-то сбоку от моста выплывает куча машин, будто их оттуда-то выгнали. Вжик-вжик, с дикой абсолютно скоростью.
Я вхожу на мост.
Солнце. Я прямо вижу, как оно медленно ползёт, дикая такая красота. И сквозь всю эту красоту, сквозь машинный гул, я слышу почти голоса: "Па-шш-ша..., Па-шш-ша!". Прямо зовут куда-то. Я долго понять не мог, что происходит, а потом свалил всё это на машины, которые шипели своими шинами. Ну, ведь кто-то же звал меня, может быть даже машины, с собой.
Что-то происходит с этим миром и, вряд ли, это что-то, хорошее.

- Аллё?
- Привет, Паша... - я узнал этот голос. Это была Наташа, Мишина девушка. Она была явно чем-то взволнована, её голос нервно вздрагивал над моим правым ухом и уходил куда-то вбок.
- Да, это я.
- Мне нужно поговорить с тобой.
- Что-то случилось?
- Чёрт..., пока ещё нет, но мне нужно увидеть тебя.
- Это действительно важно?
- Да-да... - она меня заинтриговала.
- Слушай, может тогда встретимся.
- Давай, а где...
- Ну, например, в метро... "Кузнецкий мост" через сорок минут...
- Хорошо... ты придёшь?
- Я приду.

Было уже пол первого, когда я выскочил из первого вагона в центр на станции Кузнецкий мост. Наташи, естественно, не было. Я еще пятнадцать минут подождал, хотя знал, что это бесполезно, а потом ко мне подошёл милиционер и вежливо попросил покинуть метро, так как оно прекращало свою работу. Я спросил, была ли здесь девушка, примерно в половину первого. Милиционер сказал, что видел её и она ушла как раз перед моим приездом.
- И всё-таки покиньте метро.
- Да-да, конечно...
И я вышел...
На улице никого не было. Мне это показалась странным: всё-таки лето, центр, но всё равно никого не было. "Нужно погулять" - подумал я.
Московские улочки наперебой предлагали мне себя и я выбрал самый простой путь: пошёл, куда глаза глядят. Терять мне уже было нечего, а домой ехать совсем не хотелось.
Я шёл и курил, почти ни о чём не думая. Хотя нет, я думал о Наташе. О том, что она хотела сказать мне.
Неожиданно для самого себя, я забрел в незнакомые места или может быть даже знакомые, но в темноте хрен поймёшь. Ночная Москва и Москва дневная - два, ну, если не разных, то мало чем схожих города. У них разве что карта одна.
И всё-таки, здесь было темно, даже окна не светились на этой улице. Я слышал только свои шаги и видел лишь уголёк своей сигареты. Не то чтобы мне стало страшно, скорее, неуютно.
Я чувствовал, как чем-то наполняюсь, будто всё это время я был только оболочкой. Это щекочуще-странно, неожиданно и приятно. Только потом появился страх, а вместе с ним и собаки. Стая собак. Огромных московских дворняг. Они не лаяли, медленно двигались в мою сторону. Инстинкт самосохранения заставил меня двигаться в обратную сторону: сначала медленно, потом быстрее....
Я никогда так не бегал. Это было так здорово, я бежал по знакомым улицам, лавировал по одному мне известной траектории. И даже неважно, бежали ли за мной они. Я освобождался и набирал силу, я становился лёгким и абсолютно гармоничным. Я спасался бегством, я спасал свою душу...

Не помню, сколько я так бежал. Радость, которая переполняла меня, загнала меня в Большой Златоустинский. Музыка играла в такт моему сходящему с ума сердцу и хотелось двигаться. Я подошёл ко входу в "Пропаганду".
Народу была куча. Все как-то неестественно общались. Вот этот мальчик, если бы не его клоунские плюшевые штаны, мог бы сойти за студента МГИМО, да, наверное, так оно и было. Кучка девушек, которые одинаково смеялись, пытаясь привлечь внимание. Среди них я и увидел Наташу.
Я протиснулся сквозь пёструю и невкусно пахнущую толпу к ней.
- Наташа.
- Ой, Павлик... - она всегда меня так называла. Я уже был готов стать им..., - ты долго меня ждал...
- Нет, а что случилось, почему ты ушла? - музыка даже здесь заглушала мои слова.
- Я, я просто испугалась сказать тебе это... - она была явно не похожа на себя. "Во всём виноваты наркотики" - прошмыгнула в моей голове фраза одного моего друга.
- Пойдём отсюда... Куда-нибудь...
- Да, конечно, но я с Мишей. - Миша был DJ-еем и сегодня рафинированную московскую молодёжь призван был развлекать он.
- Ну и хрен с ним, - сказал я и выхватил её из толпы.

Некоторое время мы шли молча.
Сначала мне показалось, что это неправильно - как будто нам не о чем с ней говорить и мы идём как два абсолютно чужих человека.
Это был так необычно, ведь это были знакомые мне места, но они выглядели совсем иначе, как-то свежее. Я стал видеть их красоту почти целиком, без свойственных мне снобизма и предубеждений.
То, что происходило, то, как изменилась для меня реальность в этот вечер, было похоже на сон, хотя ничего особенного не происходило. Просто все встало на свои места. Даже самые простые вещи открывались мне заново, даже я сам как будто стал иначе дышать - другим воздухом, более чистым и свежим.
Я снова стал собой, наверное, так будет правильней и проще всего. Я нашел свою девушку, но потерял друга, я нашел себя, однажды потеряв. И главное - это оказалось так просто. Я все время думал об этом, а в итоге лишь одно спонтанное решение изменило все.
Стоит только попытаться и дальше все пойдет как надо, само по себе, почти независимо от тебя. Но только почти...

Я посмотрел на Наташу. Она спала лицом ко мне, свернувшись калачиком в несвежее одеяло. Я был рядом и пытался понять, что с нами произошло.
В принципе, это обычное дело, но в этот раз все было как-то иначе, не так как раньше, гораздо сильнее. Не знаю, как это объяснить, но даже сейчас я чувствую, что хочу быть с ней.
Мне важно все: как она дышит, что она думает и насколько естественно я себя вёду. Я чувствую ритм всего происходящего, мне хорошо, фантастически приятно касаться холодной наташиной пятки своим лицом. В этом нет ничего, кроме естественности. Меня ничто никогда не волновало, я наконец-то уподобился себе и все встало на свои места.
Я смотрю в темноту и вижу стол, стулья, точнее я знаю, что они там стоят. Я слышу, как на улице идет дождь, смывая привычную мне реальность.
"Сегодня будет отличная погода" - зеваю я, угадывая в предрассветной темноте очертания комнаты.