— Кислород — дерьмо деревьев!

Я поперхнулся пивом. Мог бы уже привыкнуть к одесским галсам мыслей Семёна, но никак не получалось.

— Это ещё что за новость?

Товарищ посмотрел на меня с укором:

— Не надо было в школе уроки прогуливать. Дерево берёт из земли углерод, берёт из среды воду, используя солнечную энергию, мастырит себе углеводородную молекулу, а кислород, как ненужный шлак, высерает. Вот и получается, что все сапиенсы — говнодыхи.

Он победно осмотрел зал пивной. Я, на всякий случай, тоже: могли оказаться люди, не совсем согласные с концепцией Семэна. Мы зашли пива попить, а не пиздюлей покушать.

— Более того, не только сапиенсы, но практически все животные. Предлагаю с этим смириться.

— А это, как её... листва опавшая?

— Листва? Скажем, это зубы деревьев, которые выпадают по осени и по весне вырастают заново.

— Тебе не кажется, что такая удалённость зубов от пищеприёмника несколько странная?

— Брось. На взгляд деревьев, мы тоже несколько странные.

Этот пивбар мне нравился. Маленький, уютный, а главное — посетителей мало. Отмечали возвращение в Москву, год назад из которой пришлось экстренно сбежать, бросив всё. Чекисты не оставили ничего, что мы тогда заработали. А ведь и идея, и исполнение. Эх, чёрствые люди. Чтобы их дети, как в рекламе, засыпали с рулоном туалетной бумаги в обнимку.

За этот год мы дали «концерты» в Красноярске, Нижнем и Питере. После гастролей отъезжали в тёплые края, восстановить пошатнувшиеся нервы (алкоголь) и веру в людей (шлюхи).

Из последней командировки, — в Ленинграде, — мы на каникулы не ушли, были полны сил. В Санкт-Петербурге мы боролись за чистоту города.



Если рассматривать Питер по поясам, то там их четыре: центр, околоцентр и окраина. Центр чист, насколько это там возможно. Окраины ещё не успели сильно загадить. А вот околоцентр... Там и недвижка полуаварийная, и мусор из убитых дворов вывозится крайне лениво, что идёт на пользу местной популяции крыс.

Наняли две пары гастеров, которые молчаливо катали пустые мусорные контейнеры по улицам, не загоняя их во дворы. На контейнерах было написано название фирмы, предлагаемые услуги и телефон. С фирмой не возились — выбрали самую надёжную, с хорошей историей, впечатляющими основными средствами и интересами уважаемых людей. Печать сделали официально за пятьсот рублей по оттиску на накладной, найденной в «Яндекс картинки».

Никому не навязывались. Первый звонок с мольбой о помощи раздался через час. Договор на год, аванс за два месяца. Включение в график вывоза — в течение десяти рабочих дней. За оплату наличными — скидка десять процентов (ну вы же понимаете, как проходит согласование, поэтому если обналичите за шесть процентов, то четыре — вам премия. Да-да-да, в счёте-фактуре будет указана полная сумма). Из восьми управляющих компаний, по безналу заплатила только одна. Что ж, плата за аренду имени. Назначение платежа будут выяснять две недели, если просто не забудут. Время есть. Девятая послала приглашение в ЭДО*, о чём с радостью сообщили мне по телефону. Остро запахло керосином, — или какие там растворители в бухучёте, — и мы «времени не тратя даром» сорвались из города. Уходили на электричках: путь начали на Витебском вокзале Питера, закончили на Белорусском в Москве.



Прибытие в Первопрестольную тоже отметили небольшим дельцем, Семён называет такие «раз-два гешефт». Арендовали у полиции Опорный пункт правопорядка на два часа, и завели туда на беседу бригадира нищих. Он только что снял выручку со своего участка и поменял мелочь на купюры. Тот хлопал глазами, отчаянно пах чесноком и мямлил с молдавским выговором «у нас же всё договорёно». Чтобы он не расслаблялся, вменили ему ещё иск на сумму недельной выручки, отстаивать который не собирались — просто когда «уже всё прошло», человек начинает вдумчиво анализировать ситуацию, а когда «ещё предстоит» — лихорадочно мечется в поисках решения, и очень радуется, что «кажись, пронесло». Главное, не перегибать — попросили бы за месяц, вышли бы на новый уровень компетенций, а нам это вот никак не надо.



— Знаешь историю про автосалон и полицию? — Сёма откинулся на стуле с задумчивым видом.

— Нет.

— Это не тут было, в Штатах. Во Фриско, кажется. Сан-Франциско, штат Калифорния. Говорят, там тепло и радостно. Один армянин только приехал в страну. Деньги есть, но небольшие — так, на автомобиль где-то. Что он делает? Заходит в автосалон, покупает машину. Пятница, вечер. Дожидается закрытия салона, и на ближайшей заправке пытается продать свою обновку в два раза дешевле. Ну, а Америка страна свободная — стучи — не хочу. Итак латиносы задолбали, так и этот ещё уровень преступности повышает — явно краденое авто продаёт. Вломили его, конечно, как родного. Забирают в участок, он там бушует «я её честно купил!». Его не слушают, а проверить до понедельника не могут — сначала шаббат, потом воскресенье, нельзя нарушать традиции иудеев и католиков ради воришки. Пока он сидит, его освещают журналисты, — у тех никаких традиций, двадцать четыре на семь, иначе выгонят, — мол, вор попался. В понедельник всё выясняют, и пытаются его выгнать из околотка. А армянин им такой: Минуточку! Вы опозорили меня, со мной никто дел иметь теперь не будет. И подаёт на них в суд. Отгрыз у департамента полиции штата где-то миллион долларов.

— Забавно, — хмыкаю, — что-то вроде Северного гамбита с жертвой двух пешек. В данном случае — двух дней.

— Да, — вздыхает коллега, — здесь такое не прокатит.

— Почему?

— Долго перечислять. Скажу проще — по объективным причинам. Нищие — это мелочь, извини за каламбур. Нам нужен, как сейчас модно говорить, рывок и прорыв.



***

— Сегодня хороший день, у меня гангрена!

— А? — на это раз я поперхнулся котлетой. Мы обедали в кафешке недалеко от съёмной квартиры.

— Пачку сигарет купил с гангреной, это на удачу. Рак тоже ничего — активная штука. Пародонтоз ещё туда-сюда, недоношенность настораживает, а импотенция не сулит никакого прогресса. Когда попадается импотенция, даже не думаю о работе.

— Блядь, Сёма, я же ем!

— Сапиенсы — странные создания, — не заметил тот моего негодования, — болеют всякой хернёй. Ни один вид на планете не имеет такого букета заболеваний. И постоянно появляются новинки. Что заставило чумную палочку покинуть амёбу и дать просраться человеку? А, нет, просраться — это дизентерия с холерой. Грипп и тубик — прокашляться. Человек — сосуд мерзостей.

— Может потому, что нас много?

— Ерунда. Биомасса муравьёв в тридцать шесть раз превышает биомассу людей. А уж в штуках, так вообще. Ты где-нибудь видел муравья, харкающего кровью? Нет? Какой самый большой страх сетевых магазинов?

— Что? — не понял я перехода от муравья к розничной торговле.

— Ну, вот есть сети, у которых много магазинов. Чего они больше всего опасаются? М?

— Ну... рост цен может замедлить сбыт.

— Ерунда. У нас постоянный рост цен — обыденность. Да и у сетей основной оборот на продуктах и алкоголе. Покупатель себе откажет в шмутке, но купит пельмешек, а алкоголик откажет себе в пельмешках, но купит бутылочку. Ещё?

— Потеря покупателя из-за подрыва репутации?

— Извини, но это тоже чушь. Просрочку снимают уже с витрины, а не со склада выкидывают. Если учесть, что конкуренция убита — несетевых магазинов практически не осталось, — надеареить им на свою репутацию. Извини ещё раз, ты же ешь.

— Фиксация торговой наценки?

— Ну, во-первых, это будет плохо для покупателей, а не для сетей. С аптеками так поступили, и на витрине лежат только дорогие препараты. Дешёвые аналоги есть, но их как бы нет. Ну, и во-вторых, мы на данном этапе организовать это не в состоянии.

— Забастовка?

Семён поглядел на меня с недоумением:

— Друг мой, ты от еды тупеешь? У них что, профсоюзы появились? Кстати, про эти союзы ты не хуже меня знаешь.

Знаю. Мы как-то организовали профсоюз, состоящий из одного зиц-председателя, и стали собирать взносы. Делали это опосредованно, через руководство трудовых коллективов, делясь с этим руководством. Работяги недосчитались сущих копеек, а у нас «оттого и прибыль великая». Условного Фунта даже не посадили, просто депортировали в Узбекистан.

— Тогда что?

— Пустые полки!

— Как это?

— В прямом смысле. Сама идея сетевых магазинах строится на том, что каждый погонный метр полки должен зарабатывать. Вообще не важно, что на ней лежит — была бы у них лицензия, наркотой торговали и оружием. Теперь представь, что полка пустая. Там не то, что хлеба с маслом, там хуя с луком даже нет. А сеть — это как снежный ком, где вместо снега товарные кредиты и новые магазины, — катится, обрастая. Нельзя допустить простоя.

Я задумался. Налил себе воды, выпил.

— И как опустошить полки? Сразу во всей сети? Взорвать автобазу доставки?

— Терроризм — не наш метод, — поморщился коллега, — но ход мыслей верный. У этих «много магазинов» есть узкие места. В частности — распределительные центры. Если остановить даже не отгрузку товара, а получение товара на эр-це хотя бы на час, то случится коллапс через некоторое время. Так-то. Чем сложнее система, тем она уязвимее. Труднее всего сломать наковальню, компьютер — гораздо легче.

— Хорошо. Но и это как выполнить? Вдвоём?

— Почему «вдвоём»? Помнишь, того мента, у которого мы опорник одалживали? Его брат служит в штабе МЧС. Так он взял больничный — у них скоро учения. Будут длиться шесть дней по плану. План я прикупил по случаю — сказал, что для компьютерной игры нужен. Ближайшее Подмосковье. Большинство эр-це находятся там же. На некоторых территориях находятся распределители сразу нескольких сетей. Представь себе эту картину: на фоне мигающей суеты машин МЧС появляемся мы, во фраках с бабочкой, делаем страшные лица и кричим «а-а-а, бля-я-я, у вас тут холера, вы скоро умрёте через засранство! Работа центра останавливается на сутки!» Ведь попросят же не останавливать? А мы пойдём на должностное преступление. За деньги, разумеется.

Мне стало смешно. Если прокатит — получится шикардос. А если нет — останутся весёлые воспоминания.

— А где мы фраки возьмём? Купим?

— Про фраки я пошутил. Про страшные лица — тоже. Мы будем в медицинских масках. Нет. В респираторах.

Семён накинулся на остывший бифштекс.

— Когда начинаются учения?

— Пошлежавтра.



***

Вот уже неделю мы выходили по очереди из дома поздно вечером, только бы успеть купить сигареты, алкоголь, закуски и пельмени — готовить из нас никто не умел. Появление в кафе сразу двух посетителей с очень разбитыми лицами могло привлечь внимание. Я боялся смотреть на товарища, он — на меня. Смешанные эмоции — жалко до слёз, немного страшно и смешно до ужаса. Смеяться было больно всем телом — били нас люди грамотные, садисты по образованию.



Закончился четвёртый день учений, когда мы довольные вернулись домой. Отпустили наёмную машину, вошли в подъезд, и... у меня погас свет.

В себя пришёл не скоро. Зрение восстанавливалось долго, а когда я понял, что восстановилось, то понял, что ни хера не видно — темно. Мои руки были прикованы наручниками к каким-то трубам, спиной я упирался в холодную стену, за которой стучали колёса. Судя по нежному звуку — метро.

Рядом кто-то завозился.

— Сёма?

— Я ссать хочу! — отозвался тот.

Стали гадать, откуда прилетело, и как отсюда выбраться. Если бы можно было отстегнуться, то мы бы прогрызли стену и рванули к свободе сквозь визжащих и разбегающихся пассажиров.

Через некоторое время зажёгся свет. Ситуация прояснилась. Не от освещения, а от посетителей. Вошли трое. Один из них был тот самый молдаванин, бригадир нищих.

— Ну да, я им сказал, всё договорёно.

День нас просто били, ничего не спрашивая. Кажется, по графику — каждые два часа по десять минут. На следующий день задали первый вопрос — вы кто такие?



Лучом света в тёмном царстве оказался, на удивление, карающий меч. Тот самый чекист, который регулировал с нами футбольный вопрос. Он предложил нам следующее: возврат нищим их выручки плюс неустойка в десятикратном размере, ему за экстренную помощь питерские деньги и разумные десять процентов за московские дела.

— Вот так, дорогие жулики, — прокомментировал он, — мошенники мошенствуют, нищие нищенствуют, взяточники взаточникуют, и над всем этим безобразием парю я, как орёл.

— Двуглавый? — ляпнул, не подумав, Сёма. Ещё бы — стресс такой.

— Совершенно не важно, сколько у орла голов, — на удивление спокойно отреагировал чекист, — Главное, сколько у него хуёв, чтобы мог, если что, напихать. А с этим у меня проблем нет.

— А церковную десятину со всех дел теперь вам, или только с московских?

— Только с московских, — вежливо улыбнулся тот, — нам чужого не надо.

По улыбке мы поняли, что «чужое» — это не в смысле наше, а в смысле сотрудников с других территорий.

На третий день голодные, обоссавшиеся и избитые, мы были доставлены домой. В руках у меня был пакет, который нам собрал куратор. Перекись водорода, йод, пластырь, литр водки и банка огурчиков.



— Сапиенсы — коллективные существа. И в процессе развития обустроили свой быт. Всем нужна крыша. Лехаим! — Сёма хлопнул стопку и стал вылавливать пальцами корнишон из банки, морщась от боли.

— Может, съездим куда, развеемся? — тоже выпил.

— Куда? В Америку?

— Давай в Америку, — разлил по второй.

— Во Фриско?

— Давай во Фриско.

Мы выпили.



*ЭДО — Электронный документооборот. Документы, переданные таким способом, имеют юридическую силу. Так же это дополнительная защита — необходимо подключение к провайдеру и электронная подпись.