Мише Карлову - было восемнадцать. Пять дней назад он прилетел в Москву. Прилетел из Сургута. Прилетел, - чтобы увидеть, показаться и покорить. Как и те, кто - до него, с ним и после. А еще - Миша прибыл в столицу, чтобы спрятаться; спрятаться от родного ледяного города, от его мужиков, не желавших видеть в нем равного им человека. Сургут - город богатый, но пока слишком юный, чтобы примириться с извечным содомским грехом.
Мише казалось, что он хочет от жизни немногого. Он мечтал стать дизайнером веб-сайтов и безнаказанно спать с мужчинами. Поначалу - Миша рассчитывал обосноваться в Питере. Но златоглавая взяла свое. Неизвестно, что нашел бы Миша на промозглых берегах Невы. В Москве же - Миша нашел свою смерть...
Миша Карлов прилетел не на пустое место. И не с пустыми руками. За пять дней он успел снять комнату в Новогиреево, принять в наследство от земляка сносного любовника, который наградил его ласковым прозвищем Мишка-Бельамишка, и позажигать во всех гей-клубах столицы.
Субботним вечером 03.09 - Миша в сердцах выбежал из «Розового треугольника». Он поссорился с приятелем. Поссорился глупо, по-детски и одновременно по-мужски. Ревность северного человека неумолима, как вечная мерзлота, а обида - неисчерпаема, как сургутский газ. Выбросив из памяти разбитую интрижку, Миша дерзко зашагал прочь от «Розового треугольника». От него по Маросейке - минут пятнадцать до памятника героям Плевны. Там видный сибирский паренек без внимания не зачахнет. С его сургутскими деньгами и молодецким либидо - будущее мнилось теплым, как облегающая Мишу ночка.
Размышляя над тем, что побудило хозяев «Розового треугольника» прозвать так ночной приют гомосексуалистов, Миша Карлов поравнялся с суровой громадой здания налоговой полиции. На углу Маросейки и неизвестного ему переулка - он остановился. Закурил. Огонек зажигалки осветил входную клубную печать: на запястье правой руки розовел крохотный треугольник. В годы второй мировой войны - розовые треугольники нашивались на робы тех узников нацистских концлагерей, что пострадали за свое инаколюбие. Тогда этот знак - неминуемо вел к гибели. А спустя полстолетия - розовый треугольник превратился в ключ от одного из тайников возрожденного Содома.
От абстрактных мыслей о превратностях истории Мишу отвлек вопрос, будто из воздуха возникшего прохожего:
- Извините, юноша, не укажете ли тропинку к "Розовому треугольнику"?
Голос у незнакомца был низкий и не грубый.
Тембр его - томный и мускусный.
Лицо скрывал козырек бейсболки.
Но все, что находилось ниже козырька, разборчивого Мишу вроде устраивало. Жизнь русского гея прямолинейна и непредсказуема. Глупо размениваться на мелодраматические условности.
- Сегодня в "Треугольнике" скучнее, чем на девичнике. - Миша не колебался. - Может, ко мне?
Незнакомца будто подменили. Он тонкогубо сплюнул на лакированные Мишины туфли и прохрипел:
- Ах, ты, гомосечка… - Человек в бейсболке левой рукой вцепился в тонкую, жилистую шею Миши. Правой рукой он полез за пазуху своего кожаного пиджака...
Миша умирать не хотел. Он смачно плюнул в бескомпромиссный взгляд нечаянного врага. Враг, как и предписано триллерами, на полвздоха ослабил хватку, - и Миша сумел выскользнуть. Инстинкт самосохранения погнал его вниз по переулку. Краем глаза беглец приметил фанерный забор стройплощадки. Пробежав метров пятнадцать, Миша свернул направо, где забор обрывался, - образуя проход к старинному двухэтажному дому. Не сбавляя темп, он нырнул в подвернувшийся коридор и вскоре оказался на широком, подсвеченном пятачке, который напоминал церковное подворье после набега язычников.
Не чуя за спиной погоню, Миша дал себе секунду на ознакомительный отдых. Строения вокруг него были ободраны до столетнего, бурого кирпича. Всюду навалены горы строительных материалов и мусора. Пахло свежей стружкой, краской и сырой штукатуркой; дощатые заборы, рабица, колченогие леса, пустоты оконных и дверных проемов…
Но пока Миша изучал укрывший его двор, - погоня возобновилась. Впереди, метрах в трехстах, возвышалась католическая церковь, скудно отраженная окнами жилого дома. По идее, он должен был каким-то образом врастать в соседний переулок. Спасительному рывку мешал лишь хлипкий заборчик из вагонки. В нем и калитка поскрипывала. Но воспользоваться ею Миша не успел. Его ночной недруг снова возник на пути. Телепортация, пожалуй, могла бы извинить нездоровую прыть человека в бейсболке. А в чудеса Миша Карлов не верил.
Бросившись к ближайшему строению, Миша резво запрыгнул на нижний ярус опоясывающих его лесов. В три шага - по пружинящим доскам - он очутился у черного провала окна. Спрыгнул внутрь. Пролетел метра два вниз - и, ухнув, приземлился на мокрый песок.
Сумеречное помещение было пустым, как выпитое яйцо. В синеве единственного окна - следом за Мишей - застыл его неутомимый преследователь. Бейсболку отняла погоня…
Миром не разойтись.
И Миша Карлов - школьные годы посвятивший спорту - избрал лучший способ обороны. Он напал сам. Ринувшись к окну, он подпрыгнул, ухватил незнакомца за стрелки дорогих брючин - и рванул на себя. Незнакомец - обрушился вниз. Падая, он ударился затылком об угол каменного подоконника…
Миша Карлов обессилено присел на корточки. У трупа человека без бейсболки. Его кулак - все еще сжимал увесистый камень. А на поверку - не камень. Бюстик П.И.Чайковского.
- Вот тебе и Москва… Голубая моя столица… - выругался вслух восемнадцатилетний убийца. - Уехать из Сургута…
Как доказать?
Самооборона?!
Ни свидетелей.
Ни подходящих знакомых…
- Почему нет знакомых?! - Миша снял с пояса сотовый телефон, покопался в номерах и... «Ян Ранин --- ----...»
…Набрать номер Миша не посмел. Адвокат, взъерошивая волосы на Мишином затылке, наказал звонить, когда заблагорассудится. Но это было сказано после щедро оплаченного секса в «темной комнате» «Розового треугольника»...
Миша закурил. Зажигалка - опять высветила розовый треугольник клубной печати. «Розовый треугольник» - дрянное название для гей-клуба. Не надо тревожить тени нацистов. Мише полезли в голову - «ночь длинных ножей» и почти хроникальные кадры Висконти, - буднично живописующие массовые расстрелы молодчиков распутного Рэма…

- Тук, тук, тук, тук!
Ходит Каменщик вокруг.
Ты закрой покрепче рот,
Если мимо он идет…

Приближалась полночь, полная луна, готические контуры католической церкви в раме синего окна, - ничто не возбуждало в Мише такой неизреченной жути…
Но эта песенка…
Голос!..
Голос, ее исполнявший… никому не принадлежал...
Страшнее всего было не то, что Мишу застали на месте преступления, не то, что кто-то издевался над ним при помощи детских стишков…
Нельзя бояться того, кого нет рядом. Или, точнее, того, - кого - вообще - нет. Тьма, всосавшая помещение, - не запугивала кромешностью. Миша различал в ней даже углы, безоговорочно веря, что здесь он - один. Катализатором его страха - был - именно - голос... Миша не мог назвать его мужским. Или женским. Он не мог назвать его детским. Или старческим. Он не мог назвать его - человеческим...
Но человек появился. Не какой-нибудь фантом, - а рядовой землянин. Из плоти и крови. И он - тоже проник сюда через окно. Черты его лица угадывались плохо. Еще хуже - сумрак обрисовывал его фигуру и облачение.
Но человек - появился. И губы его - не шевелились. И глупенькая песенка - звучала сама по себе:

- ...Если ты плохой малыш,
И родителей не чтишь,
Старый Каменщик придет,
Круглый камень принесет.
Только ты откроешь рот -
Камнем он его заткнет...