Давно тут про гамно не рассуждали. Тут на жаре чё то вспомнился один гамняный эпизод из детства, кароче вот:
В детстве, будучи школьником, я регулярно проходил диспансер. Самый страшный врач для меня был нихуя не стоматолог, а хирург. Я чётко знал, что хирург – это такой дятька, который скальпелем делает операции, а тот хирург, который попадался мне на диспансере, почему-то всегда трогал мои яйца, ну и яйца моих одноклассников. Самое обидное, что рядом всегда сидела женщина и то же бесстыдно пялилась на мой стручок. Жуть. Из года в год. И так всё тянулось до тех пор, пока на одном диспансере я не услышал странное слово «варикоцелле». После этого я был отправлен в хирургическое отделение госпиталя Бурденко. Все врачи и мои взрослые родственники на все мои вопросы не могли внятно ни чего ответить. Варикоцеле-хуеле, последствия этого слова мне были не ясны. Чётко просёк только одно слово – «операция».
Вобщем прибыло нас в х\о десять мальчиков. Получили места в палатах, сходили на ужин, а потом нас всех новеньких поставили в очередь в один мрачный кабинет. Стоя в очереди, мы шутили, смеялись и по очереди заходили в кабинет. Те кто выходили, почему-то отказывались отвечать на наши вопросы и шаркающей походкой дряхлой гейши удалялись в мужской туалет. После выхода второго такого «молчуна» - вся наша компания напряглась и неподецки села на измену. Добровольно заходить в кабинет ни кто не осмеливался. Так и стояли, пока не вышла медсестра и не схватила первого попавшегося за локоть (меня блять!!!) и не поволокла в своё страшное медицинское логово. Там сестра приказала заголить сраку и лечь на кушетку. После этого по-садистски медленно наполнила гигантскую грушу водой и впрыскивала в меня до тех пор, пока я не начал пердеть водой. Как потом оказалось – это нас готовили к операции, т.к. с вспоротым брюхом не возможно дойти до толчка. И теперь-то я понял, почему мои друзья так стремились в сортир. После сеанса клизьмации потащился и я. Войдя, увидел всего три кабинки и быстренько занял единственную свободную. Мне очень повезло, что щеколда была очень крепкой, потому что уже через десять минут мою кабинку пытались брать приступом мои коллеги по несчастью с урчащими сраками. Я ощущал себя матросом-подводником сидящим в пиздатом отсеке и не пускающим к себе матросов из затопленного. Они стонали, жалобно упрашивали выйти меня, угрожали и опять стонали. Ужас бля! Несколько раз я уже было думал, что всё из меня вышло и собирался выходить, как новый позыв заставлял запрыгнуть обратно на унитаз. И чем дальше, тем страшней мне было выходить из кабинки, чувствовалось, что озверение мечущихся в «засранском» отсеке уже зашкаливает. Скока так тянулось – не помню, но тут я услышал реплику одного из мучеников:
- Блин, тут же есть ведро уборщицы! Может сюда насрать?! – раздался чей то голос.
Я тогда не поверил, что кто-то осмелится взять и насрать в ведро уборщицы. Это же хулиганство. Ведь за это же ругать будут, а может даже ещё и милицию вызовут (10 лет было, хуле). Но вскоре я услышал звук фырчащей струи поноса и глубокий вздох облегчения первого смельчака:
- О-О-О-ООООО….!!! – спустя несколько лет такие стоны неслись из видика с кассетой, тиснутой из под подушки родителей.
Одним махом отосравшись, враз повеселевший смельчак отправился к себе в палату. И тут же его место занял следующий. А потом следующий. Вобщим, когда в туалете перестали стонать, я осмелился выйти из кабинки. Даже сквозь годы помню то жуткое, страшное и главное вонючее зрелище. Ввиду того, что на дне ведра лежали тряпки и ни кто их не доставал, то получился такой визуальный ифегд, будто в ведре насрано до самого верха, целое ведро отборного паноса блять и ещё сверху лежит такая копчёная ватрушка. А когда я ещё неосмотрительно вдохнул окружающий воздух, то жестокий рвотный спазм скрутил мою глотку. Блевать то я не блевал, удержался, но от напряжения аж в глазах потемнело.
Что-то должно было случиться, и кто-то должен был понести за это наказание. В тот вечер все старательно обходили сортир стороной, что бы не дай Боже, вошедшая медсестра не сопоставила вместе твоё присутствие и эту гамняную джамалунгму. Помню, мы быстро разведали путь к сортиру на другом конце крыла и ходили туда. Вечер перешёл в ночь, а ведро это так ни кто и не обнаружил. Подумалось, что всё обошлось и кто-то наверное по-тихому вымыл его. С такими мыслями и уснул.
Рано утром, когда за окном было ещё очень темно, я проснулся от жуткого женского воя в коридоре. Это уборщица пришла на работу. Слова типа «скоты», «твари», «ублюдкианедети» были мне известны и были самыми приличными. Потом крики стали тише, но зато стали попадаться малознакомые слова на «п» и на «е». Дикий ужас вновь сковал тело. Я чувствовал себя настоящим соучастником настоящего преступления. Казалось, что щас уборщица\баба яга войдёт в палату, покажет на тебя пальцем и заставит руками отмывать ведро от поноса. От таких мыслей рвотные спазмы опять потянулись к глотке. После криков уборщицы я и мои товарищи ещё часа два боялись выходить в коридор и делали вид, что спим. Жалко конечно было уборщицу, героически отмывающую свой рабочий инструмент, а хуле делать. Нехуй при трёх толчках клизмить десятерых детишек.
Фсё, хуйпесда, 1, 2, 3-й нах.