Некогда существовало далеко на Севере Тридевятое Королевство (назовём его так, ведь должно же у него быть какое-то название). Было оно в меру большим и в меру небольшим, в меру богатым и в меру небогатым, и управлялось в меру глупым и в меру хитрым Королём с его в меру благочестивой и в меру развязной Королевой. И всё бы ничего, да однажды пришла в Королевство беда: завёлся на его окраине злой Волшебник.
В самом по себе появлении злого Волшебника не было ничего дурного: Братство всегда посылало в удалённые земли своих наместников. Однако этот конкретный наместник оказался слишком уж злым. Ладно бы он просто пьянствовал, истреблял селения да похищал девиц и не девиц для своих извращённых утех (чем обычно и занимаются злые волшебники) — нет, ему этого было мало! Отличался он от прочих злых волшебников тем, что был неимоверно жаден.
Когда Королю в первый раз принесли от Волшебника требования денег и драгоценностей, он распорядился было повысить налоги и тем расплатиться — но вдруг оказалось, что повышать их уже некуда: народ и так отдаёт государству всё, что имеет. Значит, для утоления жадности чародея пришлось бы правящему Дому затянуть пояса потуже… Нет, Его Величество ни за что не согласился бы на такое унижение!
Но что делать? Волшебник был очень могуч и свиреп. Звали его Саламандр, и ходили слухи, что он не человек даже, а огненный элементаль 80го уровня, в совершенстве освоивший Магию Стихий. За любую задержку выплат от Короля он просто-напросто начинал сжигать по одному городу Тридевятого Королевства в день. Это было весомым аргументом с его стороны.
Не зная, куда деваться, Король обратился за помощью к международному сообществу рыцарей, обещая за уничтожение Саламандра огромную награду и даже руку своей дочери, если это кому-нибудь будет интересно. За три года десятки рыцарей вызывали Саламандра на бой — и, естественно, погибали с большими или меньшими муками. Куда там какому-то рыцарю тягаться с настоящим Волшебником! При этом Саламандр никак не наказывал Короля за его убийственные поползновения: разделаться с очередным рыцарем было для него довольно интересным развлечением. Разве только повышал процент откатов, чтоб Королю жизнь мёдом не казалась.
И вот однажды, накануне окончательного финансового краха правящей династии, явился в королевский замок один странствующий рыцарь. Звали его Ланцелот, и удивил он Короля тем, что за бой с Саламандром не просил вообще ничего.
— Любезный Рыцарь, — говорил Король слащаво, — а Вы действительно ничего не хотите? Даже руку моей дочери и, соответственно, титул наследника престола нашего чудесного Королевства?
Ланцелот поглядел на королевскую дочку, что в этот момент игралась с кошкой, и постарался не поморщиться. Принцесса показалась ему похожей на видавшую виды боевую лошадь, которую зачем-то научили пользоваться румянами и помадой, но вкуса и чувства меры так и не привили.
— Нет, Ваше Величество, — сказал Ланцелот. — Мне действительно ничего не нужно.
— Но зачем же Вы тогда берётесь за эту опасную работу?
— Из сострадания, — ответил Ланцелот. — Я не могу спокойно смотреть на торжествующее Зло. Уничтожение Зла — и есть для меня высшая награда. Кроме этого меня ничто не интересует, и я у Вас ничего не возьму. Давайте так и запишем в контракте.
— Воистину, это необычно, — сказал Король. — Ну что ж, как Вам будет угодно, любезный Ланцелот.
— Правда, мне нужно узнать от Вас одну вещь, — сказал рыцарь.
— И какую же?
— У Вас есть важная информация, которая поможет мне одолеть Саламандра. Было бы неплохо, если бы Вы мне её сообщили.
— Ох, — вздохнул Король, — если бы у меня и правда была какая-то информация, способная помочь против этого мерзавца, я бы давно приказал печатать её в каждой газете и развешивать на всех углах, а дети в школах учили бы это наизусть… Но, боюсь, я не знаю ничего такого.
— На самом деле, знаете, — сказал Ланцелот. — Позвольте, я объясню. Вы имеете представление о магии, Ваше Величество?
— Самое ничтожное, — ответил Король.
— Ничего, я постараюсь попонятнее, — сказал Ланцелот. — Начнём с основ. Как Вы, наверное, знаете, Магия — это прежде всего не наука, а самое настоящее Искусство. А чем искусство отличается от науки? Невоспроизводимостью результатов. Часто самый могущественный волшебник не может повторить своих ранних достижений, от чего неиллюзорно страдает. Творчество — такое дело, что… Кроме того, магия очень опасна. Она работает с самыми фундаментальными силами природы. Одно неосторожное слово в заклинании, один неверный шаг — и последствия могут оказаться самыми ужасающими. Заклинания очень любят выдавать неожиданные побочные эффекты и впадать в циклы, самый устойчивый из которых — конечно же, бесконечный… Ох, простите, Ваше Величество, я слишком увлёкся.
— Ничего-ничего, — сказал Король, — я внимательно слежу за Вашей мыслью.
— Так вот, — продолжал Ланцелот. — Каждый дипломированный маг — а других сегодня и не бывает — обязательно предусматривает для каждого своего заклинания способ аварийной остановки. Как правило, это какая-то последовательность простых, но не совсем обычных действий, посильных любому человеку, даже совершенно не знакомому с Искусством. Например, в полночь подняться на Кудыкину Гору с трупом кошки в одной руке и свечой в другой, произнести «трах-тибидох» — ну, и тому подобное. Если эти действия выполнены правильно и в нужной последовательности, то вышедшее из-под контроля заклинание тотчас прекращает выполняться и возвращает мир к прежнему состоянию. На Древнем Языке это называется «аппаратное прерывание».
— Это очень интересно, — вежливо заметил Король.
— Спасибо, — сказал Ланцелот. — К чему я это рассказываю? Дело в том, что способ аварийной остановки есть не только у заклинаний, но и у… гм… тех, кто эти заклинания пишет. У всякого мага есть своя, заранее предусмотренная начальством ахиллесова пята. И насколько я знаю Кодекс Братства, они обязаны сообщать светским властям, как можно остановить и обезвредить любого их наместника, если тот вдруг начнёт совершать злодеяния. Представители Братства наверняка и Вам, Ваше Величество, что-то сказали на этот случай. Вспомните, ведь наверняка Вам намекали, как можно одолеть Саламандра? Любая информация будет важна, какой бы неинтересной или глупой она Вам ни показалась.
— Вроде бы, я помню что-то такое… — задумался Король. — Инспектор из Братства мне говорил… как же это… А, вспомнил! Мне сказали буквально так: «Саламандра способен одолеть лишь тот рыцарь, чьё сердце настолько благородно, что он готов оплакать любую былинку».
— Отлично! — воскликнул Ланцелот. — Большое спасибо, Ваше Величество. Это именно то, что я хотел узнать. Я как раз подхожу под это описание. Я действительно готов оплакать любую былинку. Возможно, такая мягкотелость не приличествует рыцарю, но я слишком хорошо знаю, что такое «жизнь» — и поверьте, Ваше Величество, любая былинка заслуживает слёз сострадания… Так когда начнём?
— Когда Вам будет угодно, любезный Ланцелот.
— Ну, тогда не будем медлить. Я отправляюсь в путь прямо сейчас.
***
Найти дорогу к Саламандру не составило труда: в его замок непрерывно тянулись караваны, гружённые золотом, мехами, женщинами и другими полезными в хозяйстве вещами. Сам замок располагался, естественно, на высоком холме, и был мрачен чуть менее, чем полностью. Над воротами его висел девиз на Древнем Языке: «Те, кому не нравятся слова…» Дальше благоразумный Ланцелот читать не стал: это вполне могло оказаться заклинанием-ловушкой.
Смеркалось. Да-да, смеркалось! Ланцелот не стал входить через главные ворота, а вместо этого постучал по неприметной железной двери в замковой стене. «Ты кто?» — раздался из-за двери хриплый от пива голос. «Странствующий рыцарь», — сказал Ланцелот. «Зачем?» — спросили с той стороны. «Убить Саламандра», — ответил рыцарь. «Погоди, сейчас впущу…»
Слуги провели Ланцелота в замковую библиотеку — большое круглое помещение, уставленное шкафами, полными свитков, — и ушли восвояси.
— Ты зачем пришёл? — раздался из ниоткуда резкий, как… в общем, просто резкий такой голос. — Убивать меня? Опять?
— Да, — сказал Ланцелот.
Дверь, ведущая в библиотеку, тут же захлопнулась, и на рыцаря набросилось множество неописуемо ужасных чудовищ. Через минуту всё было кончено: Ланцелот искал, обо что бы вытереть меч, а содрогающиеся ошмётки чудищ живописно устилали пол библиотеки ровным слоем. Они постепенно превращались в сизый дымок, бесследно растворяющийся в воздухе.
— Да ты дерзкий, как я погляжу, — сказал Саламандр и вышел к Ланцелоту.
Тот уже вытер меч об штору, вложил его в ножны и был готов к диалогу.
— Знаешь ли ты, — начал Саламандр, — кому бросил вызов? Я — Саламандр, элементаль огня 80го уровня, в совершенстве постигший Магию Стихий! Моим учителем, призвавшим меня в Слияние, был сам Фосфор — величайший стихийный маг всех времён и народов, некогда уничтоживший Атлантиду! После его гибели именно я унаследовал все его тайны и стал первейшим в искусстве Природной Магии. Неужто ты, жалкий рыцарь, думаешь, что сумеешь одолеть меня?
— На деле ты глуп и самодоволен, — сказал Ланцелот. — Но это не проблема. Глупость и самодовольство — обыкновенная черта и людей, и даже природных духов. Стоит простить им её. Проблема же в том, что ты, Саламандр, служишь Злу. И именно поэтому я уничтожу тебя. Я не терплю Зла, ни в каком виде.
— Что же во мне такого злого? — усмехнулся волшебник.
— Ты ежедневно и еженощно творишь невероятные злодейства, — сказал рыцарь. — Ты отнимаешь у людей кров и пищу, ты сжигаешь их посевы по одной своей прихоти, ты похищаешь девиц и истязаешь их в подвалах своего замка — и ещё тысяча и одно преступление…
— И что? Все так делают. А хочешь, я расскажу, как развлекается твой любимый Король, что тебя сюда послал?
— …Но не это самое мерзкое. Самое же непростительное твоё преступление в том, что ты добровольно служишь силам Чистого Зла, кои называют себя «Братством»! За это — нет и не может быть тебе прощения, и за это я тебя убью.
— Вооот как? — протянул Саламандр. — Ты что-то имеешь против Братства? А ну-ка, озвучь.
— Ты и сам всё про него знаешь.
— Что, зассал отвечать на прямой вопрос? А придётся, ога. Так что у тебя там против Братства? Я слушаю. А тебе лучше ответить. Ибо ты просто не понял, на какую Силу наехал. Ты ведь даже не осознаёшь, что такое «Братство», у тебя мозгов не хватит это осознать. Думаешь, я не знаю, кто ты есть? Думаешь, здесь действует правило анонимности профессиональных героев? Очнись, чувак, тут Север… — Саламандр закатил глаза. — Так, посмотрим… Значит, Ланцелот, угу… Проживающий по адресу… Так у тебя нет постоянного адреса? Бродяга, значит? «Таких у нас называют бомжами». Ага… Ну и как там с драконом-то в прошлом году, справился? А, Ланцелот?
— Ты не просто дурак, ты ещё и сыщик хреновый, — сказал Ланцелот. — С драконом бился не я, а мой дальний родственник. Что же касается Братства, то изволь, я расскажу, за что его ненавижу…
— Да нет, уже не надо. Мне всё с тобой ясно. Прощай.
Саламандр поднял руку — и в воздухе соткался клубок чистого пламени. Саламандр опустил руку — и клубок понёсся на Ланцелота… но в нескольких метрах от рыцаря вдруг остановился, будто его одёрнули за нитку, скукожился, и мгновенно рассыпался на мириады фиолетовых искр, быстро потухающих в воздухе.
Ланцелот даже не пошевелился.
— Чудища, огненные мячики… — сказал он. — Эффектная, примитивная магия. Это всё, на что ты способен?
— Ты не видел и миллионной доли того, на что я способен. Мне просто интересно играть с тобою.
— А ты ещё и неумелый лжец. Ты ведь видишь, что не можешь убить меня. Задумайся — почему?..
— …Ты мне лучше объясни, а чего ты, собственно, хочешь добиться? — перебил Саламандр. — Тебе надо разрушить нашу стабильность? На кого работаешь? На Изенгард, что ли? Так я тебе расскажу: Саруман Белый — это наш человек, Братство им крутит как хочет, понял? Такие, как ты, тупо не понимают, на кого именно они вкалывают, когда шакалят у изенгардского посольства…
— Нет-нет, политика меня не интересует, — сказал Ланцелот. — Ты ошибся. Единственный мой работодатель — Добро. Я служу только ему — и противостою Злу. Квинтэссенцией которого в нашу эпоху является Братство, а непосредственным воплощением — подлецы вроде тебя.
— Да кто ты такой, тля, чтобы рассуждать о Добре и Зле?! Ты их вообще различать умеешь? Давай-ка, расскажи мне, в чём зло Братства?
— Хотя бы в том, что вы отнимаете у людей последнее, удушая их налогами. Я хорошо знаю, как живёт простой народ…
— Да мы ведь эти деньги потом возвращаем им же в виде различных благ! Там, где Братство имеет власть, никто не голодает и не знает эпидемий! Ты хоть представляешь себе, что такое голод? А эпидемия? Кроме того, мы контролируем погоду, обеспечивая стабильный урожай. Думаешь, почему меня сюда назначили? Потому что я — эксперт по огненной магии. Без меня тут была бы ледяная пустыня, а не Тридевятое Королевство. У нас ведь последние пятьдесят лет так называемый «малый ледниковый период», ты не знал? Стоит мне уйти — и через десять лет здесь ничего не будет. Вообще. Только оленеводы.
— Это вас ничуть не оправдывает: большую часть отнятого у людей вы всё равно оставляете себе. Кроме того, вы ещё и установили монополию на магию, вы держите людей в невежестве!
— Для их же блага! Про то, что «в многой мудрости много печали», ты слышал? Так это правда. Особенно, когда дело касается волшебства. А людям нужна печаль? Нет, им нужна радость! Посмотри, как радостно они живут под нашим чутким руководством. Они много работают — но ведь как хорошо отдыхают! С песнями, плясками, порочными игрищами… Как дети.
— Как известно, дети злы, жестоки и безответственны. Ты выбрал плохой пример.
Не найдя, что ответить, Саламандр вновь послал огненный шар на Ланцелота. Не причинивший рыцарю, конечно, никакого вреда.
— Повторяешься, — сказал Ланцелот. — Тебе не надоело? Лучше бы приготовился к смерти. Чтобы не оконфузиться в самый ответственный момент.
— Ты так и не ответил, чего ты хочешь.
— В краткосрочной перспективе — убить тебя, в долгосрочной — уничтожить Братство.
— А зачем, зачем тебе-то уничтожать Братство? Какой в этом смысл?
— Под властью Братства люди страдают. Значит, Братство — Зло. Значит, оно должно, оно обязано быть уничтожено.
— По-твоему, без Братства будет лучше? Если его уничтожить — ты хоть себе представляешь, что начнётся?! Думаешь, страданий станет сильно меньше? А что в борьбе за власть уцелевшие короли и волшебники начнут кровопролитнейшие войны, тебе в голову не приходит?
— Нет, этого не будет, — уверенно сказал Ланцелот. — Когда Братство, надменно стоящее у нас на пути, будет уничтожено, власть возьмём мы. Мы не допустим человеческих страданий.
— Вы — это кто? — ехидно осведомился Саламандр.
— Я и мои друзья.
— Ага. Я так и думал… И вы считаете, что будете править лучше нас? Что люди при вас не будут страдать, как раньше? А на основании чего вы так решили?
— На основании того, что мы — слуги Добра, а не Зла.
— Хорошо. Верю. Вы — слуги Добра. А мы — слуги Зла. Идёт. Но дело-то не в вас или в нас. А в том, что сама природа человека заставляет его страдать. Таким уж он создан. Власть тут ни при чём. Страдания — у человека внутри. Ведь ад и рай — это не что иное, как две половины души. И потому любая власть тут будет бессильна. Она никогда не избавит человека от его страданий.
— Наша — избавит, — сказал Ланцелот. — Увы, ты прав. Природа человека действительно такова, что он всегда будет страдать. Ведь жизнь груба, грязна и приходит с полным мешком отвратительных инструментов. Жизнь — это и есть страдание. О чём недвусмысленно говорят древние учения Востока. Поэтому высшим благом будет избавление живой материи от свойственных ей страданий, то есть её избавление от жизни. Именно это — подлинное Добро, которому мы служим. Оно неприглядно на вид, но оно — настоящее. И мы всегда будем ему следовать, несмотря ни на что.
— Да вы психи.
— Нет, мы в высшей степени рациональны. Наше Общество чересчур древнее, чтобы позволить себе хоть малую толику сумасшествия.
— Древнее?.. — искренне изумился Саламандр.
— Ты себе не представляешь, насколько. Много раз во многие эпохи нас безжалостно уничтожали, но никогда — до конца. Мы раз за разом возрождались и вновь вступали в борьбу со Злом. Ведь Добро — непобедимо. Поэтому однажды мы добьёмся своего. И я со своей стороны этому поспособствую, чем могу. Сейчас я убью тебя.
— Погоди, погоди, — перебил Саламандр. — Объясни, каким образом ты стал неуязвим для моей магии? То, что тебе сказал Король, про «рыцаря с благородным сердцем» — это ведь чушь. Я подслушивал.
— Да, я знаю. Братство редко придерживается даже собственного Кодекса. Особенно когда речь идёт о выдаче своих светским властям. Я расспрашивал Короля лишь за тем, чтобы убедить тебя, будто мне так и не известен способ обрести настоящую неуязвимость — и будто ты в полной безопасности. Ведь иначе ты мог и сбежать.
— Но ты всё равно недосягаем для моих чар! Как тебе это удалось?
— Я уже знал эту тайну заранее. Не от Братства, нет. Дело в том, что Король сказал всё-таки правду. Но не всю — всю он не знал — а только половину. Полностью формула моей неуязвимости и твоей гибели звучит так: «Саламандра способен одолеть лишь тот рыцарь, чьё сердце настолько благородно, что он готов оплакать любую былинку, и чья воля настолько непреклонна, что он готов сжечь целый лес». Да, я именно таков. Из жалости к былинке я готов сжечь целый лес. Что я неоднократно и делал. Сделаю и сейчас. Без тебя Тридевятое Королевство погибнет от холода, но цель оправдывает средства.
Ланцелот вынул меч из ножен и мешок из-за пазухи.
— Стой, стой! — воскликнул Саламандр. — Скажи, кто же тебя научил, как бороться со мной? Назови его имя!
— О! Это был мой наставник в Искусстве и нынешний глава нашего Общества. Величайший стихийный маг всех времён и народов. Уничтожитель Атлантиды. Его зовут Фосфор. Кажется, он когда-то был и твоим учителем?
— Он же давно мёртв!
— Отнюдь, он просто ушёл в подполье. Однажды он понял, что не может больше служить Злу. Тогда он возродил Общество и привлёк сторонников, разделяющих его идеи. Именно он научил меня, как тебя изничтожить, и именно он послал меня сюда с этой целью. А теперь — прощай.
С ужасом Саламандр понял, что не может и пошевелиться. Ланцелот подошёл к обездвиженному волшебнику и лёгким взмахом меча отсёк ему голову. Затем поднял её за волосы и бросил в мешок — доказательство выполненной работы. После чего сел на пол. Ему нужно было немного отдохнуть: в замке томилось множество слуг, рабов и наложниц, и рыцарский долг требовал от Ланцелота избавить каждого из них от позора и мучений их отвратительной жизни. А хотя, подумал Ланцелот, разве бывает другая, не отвратительная жизнь?