Cтихотворение было о любви. И оно не получалось. Что-то вроде:

Любиться послан был на чистые листы

Дальше можно уже и про морозное утро. Я отвернулся от подоконника, на котором лежали листы и посмотрел в окно. В дверь заколотили.

— Ну да! — Говорю.

За окном сиротливо скривился снеговик. Ага, так… А если про опаленный слезами песок? Снова стук.

На пороге соседка. Из-под длинного халата торчит нога. Вторая грациозно отставлена вбок. Поднимаю брови.

— Я… то есть… Извините за позднее время…

Тишина. Астрал плещется на заплеванном междуэтажье, куда она уставилась.

— Кхм, - напоминаю о себе.

— Соли, — пищит, — не будет у вас?

Всё, думаю, каюк. Смак для полуночников.

Как захожу сегодня в книжный, говорю:

— Есть Буковски?

Гуталиновые ресницы рассекают воздух.

— А что он написал?

— Ну… — Я смутился, — так, романы. И рассказы еще.

— Чем сильно отличался от всех остальных.

Не спрячешься даже в книжной лавке. Что уж там собственная квартира. А соль у меня была заготовлена. Килограммовый кирпич на кухне.

— Вам порубить или сами отломите? — Ору.

Выглядываю в прихожую: в полутьме она разглядывает зеркало. Даже ноги поставила вместе.

— Чего?

— Да она ж… Вон… — Сую ей под нос брикет с надписью "Сiль" и сам смотрю на свои руки. В голове вертится бесовщина:

Вышла вон соседка на хер

Я пошел тихонько в ватер

И правда, чего она стоит?            

Я зову ее Маша-Глаша. Каждое утро сквозь дрему слышу, как кто-то голосит во дворе: “…-ша”. На второй слог я успеваю проснуться. Когда она выходит к хахалю, уже сижу на подоконнике.

— Вы по ночам в стекло барабаните и кашляете. Пожалуйста перестаньте.

— Нет проблем, — отвечаю.

— А то у меня голова пухнет, — щурит глаз.

— Это… кхм… простуда, — киваю. — Лечу солью.

Пьем чай. Я разглядываю ее тонкие руки. Она — свою чашку. Говорили о квитанциях и дворниках. О детях и куличиках. Я сказал, что нужно запретить выгуливать собак на площадке. Она в ответ:

— Это нужно записать и послать в заявлении.

— Как хотите.

— Только я не знаю, куда.

— Ага.

Закуриваю "родопи".

— А вы, что ж, готовить ночью стали?

— Нет… Мне страшно.

— Из-за темноты?

— Из-за всего.

Моя нога под столом случайно коснулась ее. Женщина вздрогнула и схватила мою руку.

— А вы пишете что-то, да? Я видела несколько раз вас в окне.

— Можно и так сказать…

— Почитайте мне, это ведь стихи, да?

— Ну… кхм… вот тут разве что… — Встаю. — Сейчас, как же: "Любиться послан был на чистые листы…" — Беру чашку, сажусь на подоконник. — Такие дела.

— А дальше?

— Все пока.

— А-а.

— Думаю, там еще будут люди и раскаленный песок.

— Все стихи должны быть про любовь.

— Пожалуй.

— Я тогда пойду наверное. Если вдруг придумаете дальше, стукните в стенку.

— Ладно.

— Я бы хотела знать, чем там кончится.

Говоря это она кивала, будто соглашаясь сама с собой. Чашку опять поставила вместо мойки на холодильник. Я закрыл дверь, пошел в сортир, поссал, налил себе еще чая и сел на подоконник.